Керченское сражение. От Крыма до Рима - [53]

В половине июня отряд зашел в Балаклавскую бух­ту налиться водой и пополнить запасы провизии.

В полдень 20 июня в Балаклаву прискакал верхом на коне казачий урядник, посланец старшего начальни­ка на Южном берегу Крыма генерал-майора Крохиуса.

— Велено передать вашему благородию, — доло­жил он Кинсбергену, — на море поодаль виднеется па­рус. Их высокородие, генерал, полагают, что сие вра­жеское судно.

По тревоге «Таганрог» под флагом Кинсбергена и «Корон» вышли из бухты. Выходили через узкий, из­вилистый проход с большим трудом. Второй день с мо­ря дул встречный ветер. Пришлось, как говорят моря­ки, верповаться. Завозить якорь, шпилем выбирать якорный канат, завозить другой якорь на шлюпке, от­давать его. Выбрав первый якорь, подтягиваться на втором и повторять операцию сначала.

Когда корабли оказались на чистой воде, уже смер­калось. Встречный ветер заставил все время лавиро­вать, медленно продвигаясь в сторону Анатолии. Наблюдатели, матросы на салингах, специальных пло­щадках, установленных высоко на мачтах для работы со снастями и парусами, всю ночь не смыкали глаз. Вглядывались в темь, надеясь заметить огоньки непри­ятельского судна. Первым на рассвете крикнул матрос на брам-салинге, самой высокой грот-мачты корабля «Корон»:

— Вижу парус на зюйде!

«Корон» в ту же минуту репетовал флагману: «Ви­жу неприятеля». Кинсберген на правых шканцах уже наводил подзорную трубу прямо по носу «Таганрога».

— На румб зюйд-ост! — отрывисто, не отрываясь от окуляра, скомандовал флагман.

Турецкий парусник, тоже не отворачивая, устре­мился навстречу русским. Но что это? Из утренней дымки один за другим выплыли три линейных турец­ких корабля, а следом виднелся еще один парусник, поменьше. Стоявший рядом с Кинсбергеном коман­дир «Таганрога» поежился. «На трех передних турец­ких кораблях не менее ста пятидесяти пушек. У нас же с «Короном», который, кстати, отстает, всего трид­цать две».

Все три турецких корабля, с вице-адмиральским флагом на головном, неотвратимо сближались с одино­ким русским судном.

Кинсберген опустил трубу. На Лице его играла за­дорная усмешка.

— Капитан! Держать два румба правее! Барабаны, тревога! Атакуем левым бортом капудан-пашу!

Противники медленно сближались, турецкий флаг­ман, видимо, заволновался, не выдержал и первым от­крыл огонь. Сражение далеко неравных по силам не­приятелей началось.

Первые ядра турецкого флагмана подняли всплески с большим недолетом, правее «Таганрога».

— Носовые гаубицы! Заряжай брандскугель! Па­ли! — скомандовал Кинсберген. Первый залп русских был меток, загорелся парус под бушпритом турецкого флагмана.

Турки все больше приходили в ярость. Они открыли беспорядочный огонь, стремясь поскорее разделаться с противником, но тот все время ускользал от прямых попаданий. К тому же в помощь ему пришел еще один подобный корабль. Турецкая эскадра пыталась с само­го начала окружить русский корабль, взять его в коль­цо и попросту расстрелять. Но, видимо, капитан там был не из простаков. Он умело использовал малейший промах неприятеля, не только выходил из смертель­ных клещей, но и весьма ощутимо наносил удары по сильному противнику…

На исходе третьего часа боя Кинсберген и не думал отступать. С одной стороны, его мастерство маневра в управлении кораблем и огнем были безукоризненны, но его поражала стойкость и отвага экипажей обеих ко­раблей. Есть уже и убитые, немало раненых, но никто не покинул свое место, наоборот, каждый старался заме­нить выбывших из строя товарищей. Главное, чего опа­сался флагман, — абордажа турок. На борту неприятеля не одна тысяча войск, поэтому все маневры Кинсберген производил с расчетом уклониться от непосредственного соприкосновения с неприятелем, борт о борт…

Солнце уже опускалось к горизонту, когда турки не выдержали и поворотили вспять к берегам Анатолии. Несмотря на потери в людях, перебитые ванты, изо­рванные паруса, отряд русских кораблей маневриро­вал до утра и, только убедившись, что неприятель по­кинул место боя, отправился в Балаклаву приводить себя в порядок.

Подводя итоги боя, Сенявин доносил в Адмирал-тейств-коллегию: «Неприятельского урону число в лю­дях точно знать хотя и неможно, но только видно было во время бою, что с их судов мертвых тел бросаемо бы­ло в воду много; наш же урон состоит на корабле «Тага­нрог», убитых мичман Рейниен и 2 матроса, раненых тяжело 8, легко 12, разбито пушек 1, в мелкие части, да две отбитием винградов; на корабле «Корон» убит из нижних чинов 1, ранено тяжело 3, легко 5. И он же Кинсберген свидетельствует о командующих корабля­ми «Корон» капитан-лейтенанте Басове, «Таганрога» лейтенанте Колычеве и о всех их офицерах, что они долг службы исправляли, как надлежит храбрым лю­дям и примером своего мужества возбуждали в подчи­ненных тож усердием и ревность, несмотря на превос­ходную неприятельскую силу».

Кинсберген, кроме донесения старшему флагману Сенявину, в письме графу Чернышеву с восторгом ото­звался о поведении своих подчиненных. «И так честь этого боя следует приписать храбрости войск; с такими молодцами, B.C. я выгнал бы черта из ада… Я весьма доволен обоими кораблями и на коленях умоляю B.C. всем офицерам и нижним чинам объявить, что вы до­вольны их поведением и храбростью, это воодушевит их еще более к исполнению долга и возбудит в других честолюбие стремление превзойти их».