Кентавр в саду - [49]
Кондоминиум. 15 июля 1965 — 15 июля 1972
Угощение на новоселье Паулу готовил сам с помощью обслуги кондоминиума — группы северян, мужчин и женщин, членов секты (ее где-то обнаружила Таня), верящих в то, что грехи можно искупить только изнурительным трудом. Эти низкорослые смуглые люди, похожие на моего Пери или на индейцев хибаро, так и сновали туда-сюда с тарелками, вилками, ложками, бормоча молитвы.
День был солнечный, котлеты — превосходные, Тита радовалась, близнецы гоняли мяч. Иди играть с нами, папа, позвал один, а другой добавил: только поосторожнее с сапогами.
(Они ни разу не видели нас обнаженными. Спрашивали, почему мы всегда в сапогах, почему Тита носит брюки, а не платье. Доктор велел, отвечал я с чистой совестью: это была почти правда.)
Пошатываясь, подошел Жулиу со стаканом виски. Он был явно пьян. Не нравится мне, как эти северяне смотрят на наших женщин, проворчал он. Жулиу, сказал я, да они и глаз от земли не поднимают. Это тебе так кажется, сказал он, ты — гаушу, вы, гаушу, не знаете, что за народ эти северяне, а я-то их повидал. О чем это Жулиу разговорился? — спросила Бела. Ни о чем, ответил Жулиу, не твое дело. А то я не знаю, разозлилась Бела. Гадости всякие несешь об этих беднягах-северянах. Ты, Жулиу, мало того, что эксплуататор и реакционер — ты еще и неблагодарная скотина. Они тут работают в поте лица, а ты знай брюхо набиваешь, да еще и жалуешься на них. Совесть-то надо иметь, Жулиу!
Она позвала одного из слуг и сказала, что он может взять жаркого, сколько хочет. Спасибо, дона, у нас есть своя еда, сеньоре незачем беспокоиться. Видала? — торжествовал Жулиу. А я что говорил? Знать надо, с кем имеешь дело.
Пока Жулиу и Бела ссорились, мы с Титой пошли посмотреть наш дом, который как раз обставляли мебелью — мы единственные, кто еще не переехал, хотя вот-вот собирались это сделать. Дом был красивый, в средиземноморском стиле, как те, что мы видели в Марокко. Наверху — спальни и терраса, внизу — гостиная, кабинет, столовая, комната для телевизора и комната для детских игр. А еще погреб. Мне все это стоило целого состояния, но да и бог с ним: дела шли все лучше.
Мы переехали и скоро поняли, что жизнь в кондоминиуме нам по душе. Все работало — детский сад, маленький парк аттракционов, охрана: вооруженные сторожа никого не впускали без разрешения, патрулировали территорию круглосуточно. Мы купили автобус для сообщения между городом и кондоминиумом. Паулу привел ко мне шофера знакомиться. Человек абсолютно надежный, он мог бы подменять по ночам отсутствующих сторожей. Твой земляк, добавил Паулу с улыбкой.
Педру Бенту. Я сразу узнал его. И он же, без сомнения, тот таксист, о котором я уже успел забыть.
Он меня не узнал — а мог бы, хотя бы по имени. Много ли Гедали встретилось ему в жизни? Однако он обо мне не вспомнил.
Проводив его, я задумался. Педру Бенту не опознал меня, но ведь это могло случиться в любую минуту — в один прекрасный день что-то у него в мозгу замкнется, и он вспомнит несущегося вскачь кентавра. Я не мог позволить себе так рисковать. Но как избежать этого? Уволить парня? Под каким предлогом? Паулу считал его абсолютно надежным. Что бы такое выдумать?
Я решил атаковать в лоб. Позвонил на проходную и попросил вызвать Педру Бенту ко мне. Он тут же явился:
— К вашим услугам.
Я отвел его в кабинет, закрыл дверь. Он стоял передо мной, сжимая в руке шапку, и глядел настороженно и заискивающе. Не помнишь меня, спросил я. Он присмотрелся ко мне внимательнее: честно говоря, нет, доктор, вы уж меня извините. Округ Куатру-Ирманс, сказал я. Он снова принялся меня рассматривать, вдруг глаза его округлились: но… да вы же сын Леона, тот, у которого ноги, как у лошади! Он взял себя в руки: извините, но…
Я успокоил его: ничего, Педру Бенту, все в порядке. Он никак не мог поверить своим глазам: извините, что я вас спрашиваю, доктор, но где же…
Лошадиные ноги? — улыбнулся я. Их больше нет, мне сделали операцию. Я сел и указал ему на стул. Спасибо, сказал он, я постою.
Я смотрел на него, а он избегал моего взгляда. Расскажи, сказал я, как ты здесь оказался. Он вздохнул: ах, доктор, знали бы вы, что со мной было. После того, как вы уехали, я обрюхатил одну индианку. Мой старик рассвирепел и вышвырнул меня из дому. Я болтался по Порту-Алегри, бродяжничал, ввязался в драку, продырявил одного идиота, тот чуть не умер, а я заработал три года. Когда вышел, нанялся в цирк, закрутил шашни с укротительницей, она притащила меня в Сан-Паулу, сказала, что сама родом отсюда, что знает здесь каждого встречного и найдет мне отличную работу. Ни хрена она мне тут не нашла. В конце концов мы поссорились, и вышло даже забавно. Он засмеялся:
— Дело было во время карнавала, Гедали. Ей захотелось, чтобы мы нарядились зверем. Кентавром. Когда она мне объяснила, что это за костюм, я сказал: знаю такого! Это же Гедали! Она страшно удивилась, сказала, что тоже знала одного кентавра, спросила, много ли их водится в Риу-Гранди. Короче, мы переоделись, вышли в таком виде на улицу и в конце концов поругались, я ей пару раз врезал, она сбежала, и с тех пор я ее не видел. Я работал во многих местах, да только долго нигде не задерживался.
Номер открывает роман бразильца Моасира Скляра (1937–2011) «Леопарды Кафки» в переводе с португальского Екатерины Хованович. Фантасмагория: Первая мировая война, совсем юный местечковый поклонник Льва Троцкого на свой страх и риск едет в Прагу, чтобы выполнить загадочное революционное поручение своего кумира. Где Прага — там и Кафка, чей автограф незадачливый троцкист бережет как зеницу ока десятилетиями уже в бразильской эмиграции. И темный коротенький текст великого писателя предстает в смертный час героя романа символом его личного сопротивления и даже победы.
Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.