Кенийские сафари - [97]

Мандера — дальний угол Кении

В Мандере, куда я поехал из Мояле, можно одной ногой стоять на кенийской земле, другой — на сомалийской, а рукой дотянуться до Эфиопии. В этой пыльной боме, которая служит административным центром большого одноименного района, сходятся границы трех государств.

Район этот на карте выглядит огромным клином, вдающимся в пределы двух пограничных стран. Через этот клин проходят наикратчайшие пути кочевников из Эфиопии в Сомали и обратно, и поэтому здесь, в Мандере, или, как ее называют, «дальнем углу» Кении, осело множество эфиопских и сомалийских племен, не проникающих в глубь кенийркой территории. Их так и называют «племена угла»: мабелле, шермоге, габавейн, ашраф, гурре — маррее, шейкал, варабейя. Все они кочуют вдоль полноводной Джубы — великой реки Африканского рога, протекающей в каких-нибудь тридцати километрах от бомы Мандера. Кроме того, в Мандере сходятся границы этнических территорий основных сомалийских племен, населяющих Кению. С запада сюда заходят гурре — ближайшие родственники боран среди восточных кушитов, с севера — хавийя, с востока — мурилле. Наконец, в центре «угла» кочуют дегодия. Нигде в Кении нет такого конгломерата кушитских племен, как здесь, на перекрестке караванных путей.

Гостиницы в Мандере, конечно, не оказалось, и я решил ночевать в машине, на заросшем пальмами-дум берегу Веби Дауа, притока Джубы. Ближе к вечеру ко мне на костер погреться и поболтать пришли двое юношей лет по семнадцати — Абдуррахман и Юсуф. Оба они кончили среднюю школу, неплохо говорили по-английски и принадлежали к племени гурре. Последнее обстоятельство я выяснил по ходу разговора, потому что на мой вопрос об их племенной принадлежности они ответили, как и следовало ожидать: «сомалийцы».

Юношей очень заинтересовали подробные карты, за изучением которых они меня застали: я собирался уезжать из Мандеры и пытался разобраться в переплетениях верблюжьих троп этого довольно обжитого района. Юноши были искренне удивлены тому, что не только их соплеменникам, но и другим известны названия колодцев и сухих русл, оазисов и равнин их родной земли. Мне же было интересно узнать значение местных слов, которыми пестрят карты северо-восточных районов. Помимо известного мне «лак», «лаг» или «луга», что у сомалийских племен означает «сухое русло», я узнал, что термин «дауа» — это река с водой, а «туг» — пересыхающая река. Слово «эль» означает «колодец», «анкшор» «естественный водопой для животных», «лужа», «бохол» — водопад, «бур» — холм или гора. Но больше всего меня интересовали названия отдельных участков равнин, не имеющих, на мой взгляд, естественных границ.

— Чаще всего эти названия давались по имени родов или даже отдельных семей, которые пасли здесь свой скот, — объяснил Абдуррахман. — Семья или несколько семей, связанных кровным родством по отцу, называются у нас «рер» или «кария». Каждый рер имеет свои легенды и сказания, которые хранят имя нашего общего предка. Его имя носит и сам рер, и название равнины, на которой они пасут скот.

— Значит ли это, что такая равнина является собственностью той семьи, которая пасет на ней скот? — спросил я.

Очевидно, вопрос оказался сложным, потому что, прежде чем ответить на него, юноши долго что-то обсуждали и спорили.

— Все зависит от того, что это за семья, — наконец начал Абдуррахман. — Если семья или род, к которому она принадлежит, имеют много скота и этим скотом подкрепляется богатство и могущество племени, ее никто не сгонит с земли. Если надо, она даже может перегнать свои стада на равнины соседей, у которых мало скота. Вообще же границы между «владениями» как отдельных семей, так и родов и племени, в которые эти семьи входят, очень неточные. Отсюда и бесконечные племенные войны, споры из-за пастбищ и колодцев, кровавая месть, которыми так богато наше прошлое.

— Значит, те семьи, которые имеют много скота, могут рассматривать пастбища как свою собственность. А те, у кого скота мало, не имеют права постоянно владеть землей?

— Получается, что так, — подумав, ответил Абдуррахман.

— А что значит богатая семья в этих местах?

— Есть семьи, имеющие по две тысячи верблюдов. Это очень богатые семьи, — включился в разговор Юсуф.

— А что обычно имеет бедная семья?

— Это зависит от племени. В тех племенах, которые давно кочуют по «углу», даже бедная семья имеет около двадцати верблюдов. Но те племена, которые поселились здесь недавно, например мурре — гораздо беднее. Они пришли в Мандеру в тяжелые для них годы, почти без скота и быстро сделались вассалами более крупных племен, например гурре. От деда я слышал, что, стремясь уберечь свои пастбища и желая оставить мурре в зависимом от себя положении, гурре вообще запретили им разводить верблюдов. Они владеют только овцами и называются поэтому кель ули — «овечьи люди». Это племя очень бедных людей.

— Кто решает такие вопросы, как позволить или не позволить мурре иметь верблюдов, или, например, о том, следует ли предоставить возможность богатой семье пасти свои стада на землях бедняков?

— Это дело шейхов.

— Их избирают?

— Да, каждый год, на собрании старейшин.