Кенгуру - [33]

— Спо... спо... спо...

— Чего она? — спросил Варью бородатого.

— Наверное хочет сказать: спортивный автомобиль...Забавная машина.Сколько езжу, а такой не видел.

— Я тоже. Япошки производят, называется  «королла».

— А эти чудаки что здесь девают? — спросил бородатый, показывая на рекламу «Кэмела».

— Записываются в школу кенгуру. Да ну их, не стоит обращать внимания... Только Дейус, негр, пожалуй, самый из них порядочный; ну и, конечно, кенгуру. А Моэ Ментум — пьяница и, говорят, импотент.

Девчонка захихикала.

— Откуда ты знаешь?— спросил бородатый.

— Говорят... А самый неприятный тип — Гиммик. Шоферов терпеть не может. Если что с машиной, он начинает рожи строить, губы кривит. Уж ему-то лучше бы сидеть и помалкивать.

— Почему?

— Многоженец. У него три с половиной жены.

— Откуда ты знаешь?

— Я с ним давно знаком.

— А эта трубка?

— Это компас. Точно показывает, где нет севера и где нет юга.

— Ты классный парень... Если хочешь, мы и тебя возьмем в семью. Я тебе расскажу, что говорил Маркузе о молодежи.

— Спасибо, приятель, за предложение... Да дело в том, что я на работе. А работа — это работа.

— Оставайся с нами. Я буду учить тебя.

— Это, конечно, было бы отлично, только вот арматуру нужно отвезти в Балатонмарию, бетонщики ждут. Если я вовремя не приеду, они зарплату не получат; а если зарплату не получат, не на что будет вареную колбасу есть и пиво пить. Сам понимаешь, какое будет огорчение.

— Тогда хотя бы к часовне с нами сходи. Увидишь, какие там ребята и какой готовится хеппенинг,— и не захочешь уходить,— настаивал бородатый.

В Богларе Варью поставил «ЗИЛ» возле пивной «Кинижи», под деревья, и они втроем отправились через базарную площадь искать часовню. Они молча шагали по улицам. Было жарко. Варью пытался думать про Кёбаню, Йоцо, «Семерку треф», про старый пруд возле кирпичного завода, про Цицу, сестру, но перед ним все время возникала девчонка-попутчица, светловолосая и загорелая, с полными стройными ногами. Он отчетливо помнил ее свежие губы, движение, когда она прижалась к нему в кабине «ЗИЛа». Помнил он и ее слова: «Ты парень что надо, я бы с радостью гуляла с тобой... Я бы очень тебя любила...» Но где она теперь, светловолосая девчонка с коричневыми от загара ногами?.. У Варью даже сердце сжалось. Он, совсем слабо, надеялся все же, что на холме не окажется никакой часовни. Взберутся они туда и увидят только несколько кустов да сосен, и ничего больше. А если выяснится, что насчет часовни произошла ошибка, то, значит, и художников не было. И значит, девчонка уже давно дома, на улице Незабудка, и ждет, пока Варью ее разыщет.

На вершине холма, среди тенистых деревьев, стояла часовня. Ее окружали кусты, долговязые сосны и могилы. На холме было кладбище. К этому Варью не был подготовлен. Они подошли к дверям, нажали ручку. Дверь была заперта. Постояли, не зная, что теперь делать. Метрах в двадцати — тридцати от часовни раздался свист. Они обернулись. Под кустами сидели двое парней с длинными волосами, в джинсах и куртках. Варью и его попутчики подошли к парням.

— В чем дело? — спросил Варью.

— Ни в чем. Закрыто.

— Говорили, здесь бит-месса будет в субботу,— сказал бородатый.

— Мы слышали, будет хеппенинг.

— А где художники?

— Неизвестно. Пропали.

— Часовню могли бы все-таки открыть. У меня планы были насчет нее.

— Не откроют... Тут старикан один траву косил. Он сказал, навсегда закрыли, из-за беспорядков.

— Были беспорядки?

— Неизвестно. Я так понял, здесь какой-то большой хеппенинг был, и скелеты из склепов повытаскивали. Они нужны были для хеппенинга. Скелеты на деревьях висели. Только не поняли люди...

— Дела... Что же делать? — сказал бородатый.

— Мы вот ждем... Может, что будет...

— Тогда и мы будем ждать,— сказал бородатый, они с девчонкой сели рядом с парнями.

Варью постоял немного, глядя на них; потом неуверенно двинулся назад.

— Пойду поищу старика,— сказал он остальным; но не стал никого искать, а спустился к пивной, сел в кабину и уехал.

В Балатонмарии арматуру уже ждали. Едва он остановился перед строительством, бетонщики и подсобные рабочие начали разгрузку. Из кабины Варью видел, что за строительством, метрах в двадцати — тридцати, начинается камыш. Это его вполне устраивало. Он разделся, оставшись в одних плавках, запер в кабине одежду и узкой тропинкой двинулся к воде. Навстречу ему, согнувшись под грузом снастей, шли старые рыбаки с красными от солнца лицами, несли в сетках каждый по одному-два карпа, леща, карася. Варью остановился, заговорил с ними. Но не очень понимал, о чем они толкуют: они ругали за что-то осушение Кружного канала и Большого Берека. Тропинка зигзагами шла меж садами. Она привела к узенькой камышовой бухте, которую местные жители, судя по всему, использовали как место для купания. Здесь же рыбаки держали свои выкрашенные зеленой краской или промазанные дегтем лодки: кто возле узеньких мостков, кто просто привязав лодку к железному колу с кольцом.

Варью посмотрел на базальтовые возвышенности противоположного берега и, вспоминая купанье в Фенекпусте, вошел в воду. Вода в Балатоне была синевато-серой, непрозрачной, бархатистой на ощупь. Он осторожно ступал по илистому дну: боялся ракушек. Зайдя по пояс, лег на воду и поплыл саженками в глубину. Но метров через десять, устав, лег на спину. Небо было синим. Словно и не воздух, а таинственный океан. Ему вспомнилась Жожо, потом светловолосая девчонка, ее полные, горячие губы, ее поцелуй. Варью потряс головой: не хотелось думать сейчас про девушек. Ни о ком и ни о чем не хотелось думать — лишь лежать покойно, покачиваясь на воде, словно бы повиснув между небом и землей. Высоко вверху неподвижно висела чайка; вот она заскользила, словно по невидимой ледяной дорожке, и, удалившись от берега, степенно замахала крыльями, набирая высоту. Поднималась долго-долго и вдруг низверглась, сложив крылья, и врезалась в воду. Врезалась, снова взлетела — в клюве у нее билось, извивалось серебристое рыбье тело.