Кенгуру - [3]

Шрифт
Интервал

«Alumni Registration»[4]. Мужчина в лиловом пиджаке и белой рубашке с галстуком, устроившись за столиком, курит сигарету в невероятно длинном мундштуке и записывает добровольцев. А те образуют перед столиком целую очередь. Первый в очереди — некто в костюме кенгуру. Мужчина это или женщина — не поймешь. В левой руке у него треугольный вымпел с надписью красными буквами: «Запад». Впрочем, написано там, конечно, по-английски: «West». Одетый в костюм кенгуру человек, наклонившись, говорит что-то клерку в лиловом пиджаке. Следующим стоит мужчина лет сорока, с редкой шевелюрой, в красной куртке и черных брюках. На куртке у него большая буква W, на рукаве у плеча несколько полосок и цифра 5. Больше всего он похож на ирландского католика, которого судьба забросила в Америку; он слегка подвержен алкоголизму и страдает периодической импотенцией.В общем, довольно грустная фигура. Зато позади него стоит в очереди веселый негр, в руках у него гитара или банджо. Небрежно пощипывая струны, он болтает о чем-то со своим соседом, официантом. На голове у негра котелок, на нем пиджак в чернокрасную полоску, темно-синие брюки и белая рубашка с бабочкой. У официанта пиджак и рубашка, разумеется, белые, а брюки черные. Однако у него выделяется ярким пятном широкий пояс в разноцветную полоску и красная гвоздика в петлице. Позади официанта увлеченно беседуют друг с другом молодой элегантный мужчина в синем пиджаке, голубых брюках и наброшенном на плечи пальто и настоящий кенгуру. Фигуры на рисунке снабжены номерами, и внизу, рядом с изображением пачки сигарет, к ним даются пояснения. Варью несколько месяцев разбирал со словарем английский текст и сверху записывал, что у него выходило. Например, о мужчине в красной куртке получилось следующее: "Он Моэ Ментум, по кличке Каменная Рука, как раз перепадает статуя, талисман школы". Не намного больше извлек Варью и из надписи про негра: «Дейус, фонтан школы, докучливый, странный человек». Насчет официанта Варью выяснил, что зовут его Гиммик, что поет он фальшивым контрабасом и курит овальные сигареты. На картинке была еще одна очень важная деталь: прямо перед надписью "West High School" висели часы с голубым циферблатом. Стрелки на часах показывали ровно 7 часов 6 минут. Это так понравилось Варью, что он нарисовал возле часов большой красный восклицательный знак...

Рекламу «Кэмела» он способен был изучать часами. Стоя перед закрытым шлагбаумом или на погрузке, он каждый раз с новым интересом принимался рассматривать школу кенгуру и всех ее учеников по отдельности. Больше всего он любил Дейуса, негра, за его котелок и пиджак в черно красную полоску. Когда Варью смотрел на эту нарядную картинку, у него возникало чувство, что где-то, далеко-далеко отсюда, все время происходит нечто такое, в чем ему не дано участвовать Из-за этой рекламы он даже купил англо- венгерский словарь за 26 форинтов; впрочем, со словарем у него были связаны другие, хотя и очень неопределенные еще планы... Даже на потолке кабины приклеена была больших размеров картинка; ее привез ему приятель Йоцо, водивший тяжелые грузовики на международных рейсах. Картина изображала мулатку, которая оглядывается, испуганно присев, потому что в этот момент какая-то пестрая собачонка стаскивает с нее последнюю деталь одежды. Собака не на шутку вцепилась зубами в эту самую деталь, У нее даже на морде написано, как она злобно рычит.

Мулатка довольно красива, напоминает Роду Скотт — разве что у этой кожа посветлее. Варью, впрочем, разглядывал мулатку не слишком часто, один-два раза в неделю — когда ложился навзничь на сиденье, ожидая своей очереди где-нибудь на товарном дворе.

Среди сокровищ Иштвана Варью были еще фотокарточки трех девчонок, вставленные под резиновую прокладку ветрового стекла; Варью написал на них фламастером имена девушек: Мари, Жожо, Цица. Нельзя сказать, что они выглядели ослепительно красивыми; но любой бы признал, что все трое — очень миленькие девчушки. Мари, пожалуй, казалась немного глуповатой, Жожо — дерзкой, продувной, Цица же — кокетливой и лукавой, как котенок...[5] А на днях у Варью появилось еще одно сокровище - открытка с рекламой игорного дома в Монте-Карло; открытка, впрочем, отправлена была из Марселя. Варью поместил ее рядом с фотографиями, справа. Картинкой она обращена была наружу так, что в кабине белел ее оборот с несколькими небрежными строчками: «Просьбу выполнил. 6 июля в 5 ч. буду в «Семерке треф». Йоцо». Иштван Варью перечитывал эти слова раз по десять — пятнадцать в день, и на лице у него появлялось что-то вроде неуверенности или, может быть, волнения. В старые времена про Иштвана Варью сказали бы, что у него стальные нервы. Но это было не совсем так: у Иштвана Варью, в сущности, не было нервов. Под лохматыми светлыми волосами пряталась невозмутимая голова. Это внутреннее спокойствие выражалось и на бледном лице; оно, по всей видимости, донельзя раздражало прочих суетящихся бегущих куда-то людей.

Когда он докурил сигарету, Том Джонс как раз пел свое «Облади-облада». Варью выбросил окурок в окно и перевел скучающий взгляд со своих сокровищ на светло-желтую «Волгу». Седокам ее, видно, надоело тащиться еле-еле. «Волга» ускорила ход до шестидесяти, потом до восьмидесяти, до ста. Варью видел, что черноволосая женщина крутит пальцами возле виска: дескать, чокнутый. Кое-кто тут чокнутый. Наверное, шофер грузовика... «Бедняжка»,— подумал Варью и стал смотреть на аиста, который спокойно и величественно вышагивал в прибрежных зарослях. Он дождался, пока «Волга» скроется из виду, и лишь затем постепенно увеличил скорость до семидесяти. У Рацалмаша его обогнал «фиат», еще через несколько минут - «трабант». Стали попадаться и встречные машины, идущие обратным рейсом из Печа, из Сексарда. Движение на шоссе оживлялось. Закурив новую сигарету, Варью слушал Тома Джонса и смотрел по сторонам. Он любил летние поля; глаза, утомленные постоянным вниманием, отдыхали на сочной, обильной зелени. Вдали показался уже Дунауйварош с клубами рыжей летучей пыли над домнами; за деревьями мелькнули раскрашенные в шашечную клетку трубы коксовых печей. И тут Варью снова увидел светло-желтую «Волгу», стоящую на обочине. Черноволосая женщина вылезла из машины и, перебравшись через канаву, углубилась в кусты. Проехав мимо, Варью еще увидел в зеркальце, как она присела.


Рекомендуем почитать
Интервью с профессором Y

`Интервью с профессором Y` (1955) – произведение, жанр которого с трудом поддается определению. Недавно вернувшийся из ссылки, покинутый друзьями и полузабытый на родине писатель пытается напомнить о себе в импровизированном интервью с неким мифическим `профессором Y`, в котором в характерной для себя гротескной и откровенной манере высказывается по наиболее острым вопросам современности, эстетики и стиля.


Чья-то смерть

Единая по идее, проза Жюля Ромэна внешне разнообразна, и его книги подчас резко отличаются друг от друга самым приемом письма. Но всюду он остается тем же упорным искателем, не останавливающимся перед насилием над словом, если надо выразить необычную мысль.


Гусар на крыше

Творчество одного из самых интересных писателей Франции — Жана Жионо (1895–1970) представлено в сборнике наиболее яркими его произведениями — романами «Король без развлечений» и «Гусар на крыше».В первом романе действие происходит в небольшой альпийской деревушке. Неожиданно начинают пропадать люди. Поиски не дают результатов, и местных жителей потихоньку охватывает почти животный ужас перед неведомым похитителем…Роман «Гусар на крыше» — историческая хроника реальной трагедии, обрушившейся в 1838 г. на юг Франции, — о страшной эпидемии холеры.


Путь ложных солнц

Рассказы цикла «Любовь к жизни» пронизаны глубоким оптимизмом и верой в физические и духовные силы человека, в его способность преодолевать любые трудности и лишения.


Путь белого человека

Рассказы цикла «Любовь к жизни» пронизаны глубоким оптимизмом и верой в физические и духовные силы человека, в его способность преодолевать любые трудности и лишения.


Барон Багге

Новелла "Барон Багге" австрийского писателя Александра Лернета-Холении разрабатывает творческую находку американского писателя девятнадцатого века Амброза Бирса на материале трагической истории Европы в двадцатом. Чудесное спасение главного героя в конечном счете оказывается мнимым.