Кельты. Мифология, сформировавшая наше сознание - [58]

В четвертой ветви мы находим конкретные примеры такого явления. Некоторые персонажи почти наверняка воплощают в себе образы древних британских божеств, например сам Ллеу, прозванный «Ллау Гифес», то есть «Умелая Рука». Историческая лингвистика показывает, что древней формой его имени могло быть только «Луг» – имя хорошо известного на континенте кельтского бога, ставшего также прообразом ирландского персонажа Луга. В Британии нет ни одной сохранившейся старинной надписи, упоминающей Луга, но его имя отразилось в некоторых топонимах: название Лотиана в Шотландии, по-видимому, произошло от «Крепости Луга», и этот факт вкупе с появлением Ллеу в четвертой ветви доказывает, что Лугу действительно некогда поклонялись на острове.

Есть в повести и другие бывшие боги: например, дядя Ллеу Гованнон, который упоминается лишь мельком, скорее всего, является поздней версией «бога-кузнеца» (Gobannonos) на древнем бриттском языке. В ирландской мифологии его эквивалентом считается Гоибниу (или Гоибнен).

Это, как и другие детали повествования, позволяет предположить, что в четвертой ветви сохранилось больше элементов подлинно древней мифологии, чем в остальных трех частях «Мабиноги». Однако они тесно переплетены со средневековыми фольклорными сказками, чьи мотивы присутствуют в произведениях многих народов, и с домыслами средневековых авторов. Примером такой выдумки, как я полагаю, является сама Блодейвет. Она, безусловно, яркая героиня, но не богиня и, скорее всего, даже не имеет реального прототипа. Но ее персонаж наиболее проработан с психологической точки зрения, что отличает ее от всех других персонажей кельтских мифов.

Обратимся к тексту. Создание Блодейвет – это совершенно неразумная попытка обойти заклятие с помощью магии. Фольклор и литература изобилуют примерами того, как магия только ухудшает ситуацию, что, по сути, резонно: если бы она помогала героям легко разрешить любые проблемы, возникала бы инерция повествования, чрезмерно упрощающая сюжет. В четвертой ветви волшебник и правитель Гвинеда Мат, сын Матонви, требует, чтобы опорой для его ног, когда он сидит, служила девственница (как уже упоминалось, текст полон странных деталей). Подобное явление, когда король ставил ноги на спину специальному человеку, существовало в реальности при валлийских дворах, но обычно этим человеком был мужчина, в чьи обязанности также входило при необходимости чесать повелителя. Заменив слугу на молодую девственницу, автор намеренно вводит читателя в параллельный, фантастический мир. Племянники Мата, Гвидион и Гилвэтви, предлагают королю свою сестру Арианрод, дочь Дон и племянницу самого Мата. (Скорее всего, Дон – женщина, но в валлийских текстах нет никакой информации о ней.) Мат решает проверить, действительно ли Арианрод невинна, и просит ее перешагнуть через его волшебный жезл. Но когда она делает это, у нее начинаются роды, и на свет появляется мальчик, которого Мат называет Дилан Айл Тон, то есть «Дилан, второй после волны» или «Дилан, сын волны». Младенец Дилан испытывает неодолимую тягу к морю и устремляется к нему. В сказании говорится, что он «был морской породы и плавал лучше любой рыбы»[46].

Но следом из тела Арианрод является нечто еще более странное. Прежде чем сбежать от стыда, она роняет то, что в валлийском тексте названо ryw bethan – «нечто маленькое», но бдительный Гвидион успевает подхватить это и спрятать в сундуке, стоящем в изножье его кровати. Вскоре оттуда доносится плач, и Гвидион обнаруживает, что «нечто маленькое» выросло и превратилось во второго мальчика, которого он усыновляет и отдает кормилице. Впоследствии ребенок получит имя Ллеу.

Следует подчеркнуть, насколько много странностей в этой истории. Среди прочего, нет никаких указаний на то, что Арианрод лжет, когда утверждает, что девственна. Могла ли она не знать, что это не так, а также о том, что беременна? Публичные роды явно становятся для нее причиной ужасного стыда. А кто отец ее детей? Почему Дилан «морской породы»? Почему один ребенок полностью доношенный, а другой является на свет маленьким комочком?

Когда-то кельтологи воспринимали подобные загадки как доказательство того, что «Мабиноги» представляют собой плохо переработанные версии местных мифов, которые в древности имели значительно больше смысла. Викторианский поэт Мэтью Арнольд писал: «При чтении “Мабиноги” первым делом бросается в глаза то, что средневековый рассказчик выступил в роли грабителя древности, тайнами которой он не обладал полностью; он был подобен крестьянину, возводящему хижину на месте Галикарнаса или Эфеса: его строение исполнено из материалов, об истории которых он ничего не знает или слышал лишь обрывки преданий о них». Сегодня большинство кельтологов поменяли мнение. Во-первых, наличие смысла – что бы ни подразумевалось под этим словом – вообще не является характерной чертой мифологий, которые, как правило, представляют собой сюрреалистичное проявление культуры народа. Во-вторых, появилось понимание, насколько умело и изысканно обработаны тексты сказаний, как мастерски выстроены в них образы и события, хотя и остается таинственная недосказанность. Читатели, выросшие на фильмах Дэвида Линча, умеют ценить повествование, в котором логика, связывающая отдельные эпизоды, носит преднамеренно сновидческий характер и многие вопросы остаются без ответов.