Кельтские мифы - [16]

Они возвратились в Давед и сразу направились в Нарберт. Там они разожгли очаг и стали охотой добывать себе мясо. Прошел месяц. Манавитан и Прадери собрали псов со всей страны и целый год прожили в Даведе, пробавляясь охотой.

Как-то утром Манавитан и Прадери проснулись, кликнули собак и отправились в лес. Собаки бежали впереди, но едва первые из них приблизились к небольшому кустику, с виду похожему на все остальные, как поджали хвосты и опрометью бросились обратно.

– Надо посмотреть, что там, – сказал Прадери.

Когда они подошли поближе, из куста поднялся дикий кабан с белой как снег шерстью. Подбадриваемые людьми, псы бросились на него, а он, чуть подавшись назад, и не думал от них бежать, пока Манавитан и Прадери не подошли еще ближе. Тогда он еще немного подался назад, а потом уж пустился наутек. Они бросились за ним и бежали без передышки, пока не увидели впереди большой красивый замок, построенный на том самом месте, где, как они знали, раньше не водилось не то что людского жилья, а и порядочного камня. Вепрь вбежал в замок, собаки – за ним. Вепрь и собаки уже скрылись в замке, а Манавитан и Прадери еще не пришли в себя от изумления. С вершины горы Горсет они высматривали своих собак, но те как сквозь землю провалились.

– Господин, – вызвался Прадери, – я пойду в замок и поищу там наших собак.

– Ну нет, – возразил ему Манавитан, – глупо так запросто идти в замок, который мы в первый раз видим. Послушай моего совета, не ходи туда. Этот замок построил тот, кто сотворил колдовство на нашей земле.

– Не могу же я бросить своих собак на произвол судьбы.

Как ни уговаривал его Манавитан, Прадери твердо стоял на своем. Когда он приблизился к стенам замка, то не увидел ни мужчины, ни женщины, ни собаки, ни вепря. Он вошел в ворота, но внутри тоже никого не было. Зато посреди залы из мраморного пола бил фонтан, а рядом с фонтаном на мраморной подставке стояла золотая чаша, и везде висели золотые цепи, конца которым не было видно.

Прадери восхитился искусной работой мастера, сотворившего чашу. Он подошел ближе и хотел было взять ее в руки, но стоило ему руками коснуться чаши и ногами – мраморной подставки, как радость покинула его, и он застыл на месте, не в силах выговорить ни слова или хотя бы пошевелить пальцем.

Манавитан ждал Прадери до самого вечера, а вечером, поняв, что не видать ему больше ни друга, ни собак, вернулся во дворец. Едва он вошел, как Хрианон спросила его:

– Где Прадери? И где собаки?

– Послушай, – ответил он, – что случилось.

И обо всем рассказал Хрианон.

– Что ты за воин, – упрекнула его Хрианон, – если бросил в беде лучшего друга.

С этими словами она покинула дворец и направилась к замку по дороге, о которой ей рассказал Манавитан. Ворота замка оказались открытыми, и Хрианон, войдя, почти сразу увидела Прадери, который держал в руке чашу. Она подошла к нему.

– Господин мой, что ты тут делаешь?

Она хотела взять у него чашу, но только коснулась ее, как приросла к мрамору и больше не произнесла ни слова. Тем временем наступила ночь, прогремел гром, на землю спустился туман, замок исчез, и они вместе с ним.

Когда Киква, дочь Гвинна Глойва, поняла, что Прадери и Хрианон не вернутся во дворец и они остались вдвоем с Манавитаном, она сильно опечалилась. Ей даже расхотелось есть и стало безразлично, жива она еще или уже умерла.

Манавитан все видел.

– Ты ошибаешься, если ведешь себя так из страха передо мной. Клянусь небом, сколько я проживу на земле, столько буду тебе верным другом. Знаешь, давным-давно я поверил Прадери, и как я дружил с ним, так буду дружить с тобой. Не бойся меня. Я призываю небеса в свидетели, что сделаю для тебя все, что в моих силах, пока Господу угодно ниспосылать на нас несчастья.

– Господь вознаградит тебя, – отозвалась Киква. – Ты правильно меня понял.

Киква вновь обрела твердость и была этому рада.

– Воистину, госпожа, не след нам оставаться тут, когда мы потеряли наших собак и не можем добыть себе еды, – сказал Манавитан. – Пойдем в Хлойгир. Там легче прокормиться.

– Так и сделаем, – согласилась Киква.

И они отправились в Хлойгир.

– Господин, – спросила Киква, – чем мы будем жить? Какое ты выберешь ремесло?

– Нечего мне больше выбирать. Буду шить башмаки, как прежде.

– Господин, – сказала тогда Киква, – это ремесло не годится для высокородного вождя.

– Ничего. Им я, по крайней мере, прокормлюсь, – ответил ей Манавитан.

Едва придя в город, он сразу же взялся за дело – стал шить башмаки и золотить застежки к ним. Сколько он ни шил башмаков, все с легкостью продавал, а остальные башмачники никак не могли сбыть свой товар с рук. Никто им ничего не заказывал, и никто у них ничего не покупал. Так прошел год. Башмачники очень завидовали Манавитану и, не выдержав, сошлись на совет, но один добрый человек предупредил вождя о том, что башмачники хотят его убить.

– Господин, – спросила Киква, – что нам делать?

– Возвратимся в Давед, – сказал ей Манавитан.

Они опять возвратились в Давед, правда, теперь Манавитан захватил с собой мешок с зерном. Они пришли в Нарберт, и Манавитан, как никогда, обрадовался, что вновь видит землю, на которой он охотился вместе с Прадери и Хрианон. Он стал ловить рыбу и загонять оленей в лесу, а потом потихоньку принялся готовить землю и засеял одно поле, другое и третье. Никогда еще на земле не было пшеницы лучше, и таких тучных колосьев еще ни один человек в глаза не видывал.