Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния - [5]

— Сознайтесь: вы меня обманываете, — сказал Подряников — Я таким басням не поверю.

— За обман иногда приходится платить, — ответил Сусанин — поэтому я предпочитаю фантазировать. Вы знаете, мои фантазии — это капли мазута, упавшие в лужу вместе с солнцем.

Вдруг слесарь схватил со стола бутылку и залпом допил коньяк.

— Ты! Гад! — только и успел крикнуть Подряников.

Бутылки бухнулся на колени. Кадык его, исчезнувший, как поплавок, снова всплыл на шее.

— Простите меня! Как вспомнил пропажу — все в душе перевернулось! — и сантехник постучал себя кулаком по груди. Организм на стук и впрямь ответил необычными звуками.

— Мы накажем тебя материальным порядком и лишим премиального рубля, когда ты придешь прочищать канализацию, — сказал Сусанин. — А теперь, во искупление грехов спустись ко мне и возьми что-нибудь из бара. Если Фрикаделина спросит: «Зачем пришел?» — ответь: «По делу». — Сам он настраивал гитару. — Послушайте, друзья, из-за чего я поссорился с женой. Я люблю по вечерам слушать английские баллады… Черт возьми, мне спокойно и грустно, я мечтаю. А Фрикаделина продала мой магнитофон, — пожаловался Сусанин, — хотя я в ее колхоз не вступал и до сих пор свои вещи считаю своими… У магнитофона был трехмоторный привод, но не хватало крыльев. Я ложился на кровать, надевал наушники, в которых был похож на летчика, и улетал в свои фантазии. Полет был восхитителен: в нем отсутствовали вопли жены, Сворск и типография… Но про него лучше спеть. — В согласии с собой Сусанин кивнул головой, потом взял в одну руку бутылку из-под коньяка, в другую — свечу, и потушил свет. — Каждая вещь, — сказал он в темноте, — может, кроме своего прямого назначения, для которого она создана, выполнять ряд других функций. Например, шарф греет шею, но в то же время способен служить носовым платком или полотенцем — смотря по обстоятельствам.

— Для этого существуют платок и полотенце, — сказал Подряников.

— Ну, а если нужно вытереть нос, а под рукой только шарф? — улыбнулась Марина.

— Еще рукавом удобно, — сказал вернувшийся слесарь.

— Шарф — из шерсти, а платок — тряпка. Это экономически невыгодно, — сказал Подряников.

— Я же фантазирую, а фантазии не стоят денег… Господи, о чем я?.. Хотел сказать, что из пустой бутылки мы сделаем подсвечник. Но все равно… В моей квартире стоит пальма в кадке. Каждый Новый год мы наряжаем ее вместо елки.

— Вот это разумно, — согласился Подряников. — Как я сам не додумался!

Но тут Адам запел что-то грустное под личное настроение. Пел он долго — с час, не меньше, пока Саша не спросил, на каком языке выступает Сусанин.

— На своем собственном, который сам сочинил, — ответил Адам. — Ведь я филолог, любослов и словоблуд. Обожаю слова, которых нет, как прекрасных женщин, которых себе придумываю. Я и сам — человек-слово. Во мне борются перфектная основа и футуральное окончание. А в настоящем времени я лишний, у меня ничего нет от настоящего… Да каждый из нас выражается морфологически. У любого есть свое лицо, число, время, наклонение, залог… Иван, например, — индикативный пассивный презенс в единственном числе, а Бутылки — футуральный конъюнктив в тройственном числе.

— А я? — спросил Саша.

— А вы, видимо, актив во всех временах, — ответил Сусанин.

Потом он спел по-русски собственную песню о том, как Бог создал землю, и земли было очень много, поэтому Бог создал траву и деревья. Они разрослись и скрыли от глаз землю. Тогда Бог сотворил травоядных и насекомых. Они расплодились до того, что от растительности остались жалкие островки. Тогда Бог создал хищников, но и этим дела не поправил: остались одни леса и плотоядные. И Бог пошел на последний эксперимент: собрал из органики механизм, который истреблял землю, траву, деревья, насекомых, хищников и самого себя. В мире наступило экологическое равновесие, система тотального уничтожения создала всемирный паритет.

— А как вы пишете текст? — поинтересовался Подряников.

— Не знаю. Слова сами хватают за руки и требуют: возьми меня! Я не шучу, я утверждаю, что слова — те же люди. Я знаю человека, он — пожар. Если мне захочется описать, как горит дом, я напишу об этом человеке. Он одевается в красное и сам рыжий. Ко всему прочему, он не может ни секунды усидеть на одном месте, он мечется, плещет руками, скачет на одной ножке, чуть ли не выворачивает себя наизнанку. И глядя, как он жонглирует частями тела, меня подмывает переставить буквы и описать какой-нибудь ражоп или жапор. Другой мой знакомый состоит из лица, потому что организм его атрофировался и не виден. А лицо похоже на вулкан. Из носа течет бесконечная магма и с обеих сторон огибает кратер: у бедняги хронический насморк, и он не расстается с сигаретой… Слова для меня не только люди, но и вещи. Я способен одеть себя в них и напялить на кого-нибудь другого. Если шарфом я утираю нос, то слову придаю смысл, доступный только моему пониманию, и таким нехитрым способом могу говорить все, что себе выдумаю. Хотите, Саша, — предложил Сусанин, — я возьму вас в ученики, как Ивана, как Марину, как многих других? Вы отречетесь от всего старого, вы заведете новую записную книжку, и я отучу вас воровать бумагу и научу воровать фантазии, полные жизни. Человек создан для мечты, он живет, пока мечтает!