Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология - [74]

Вообще к женщине стоит относиться прохладней: если бы «Пахарь» поменьше любил свою Маргарету, он теперь меньше бы испытывал мучений. «Женщина, ребенок, богатство и все земные блага могут принести больше радости в начале и больше страдания в конце; всей земной любви предстоит обернуться страданием: страдание — это конец любви423.

Брак является тяжкой обузой. «.. Как только мужчина берет женщину, они тотчас же оказываются в нашем плену. В тот же момент он [мужчина] приобретает обязанность, обузу… ярмо, заботу, бремя, тяжкую поклажу, мучение, ежедневное пиление ржавым напильником, от которого он, в соответствии с правом, никогда не сможет избавиться, покуда мы не окажем ему нашу милость. Женатый мужчина имеет каждый день в своем доме грозу и град, держит там лис и змей. Женщина все дни грезит о том, чтобы стать мужчиной: если он тянет вверх — она тянет вниз, если он хочет это — она хочет то, если он хочет сюда — она хочет туда; все дни приходится ему до упаду играть в эту игру без выигрыша. Обманывать, хитрить, льстить, говорить небылицы, ласкать, ворчать, смеяться, плакать она может в один и тот же миг — у нее это врожденное. Больная для работы, здоровая для наслаждений, а к тому же ручная или дикая, когда ей понадобится»424. Женившись, мужчина должен нести тяжкое бремя каждый день, каждую неделю, каждый месяц и каждый год. «И это еще не говоря о ночных хлопотах, поминать которые мы стыдимся в силу нашего возраста»425.

На очернение Смертью прекрасного пола «Пахарь» отвечает длинной сентенцией во славу «порядочных женщин», ссылаясь на каких-то «мудрых магистров». «Иметь жену и детей — отнюдь не самая малая часть земного счастья», «не может быть мужской воспитанности, если она не направляется воспитанностью женской», «воспитанная, красивая, целомудренная женщина, с незапятнанной честью — превыше всех иных земных прелестей». Дальнейшие похвалы женщинам автор черпает уже из миннезанга, и соответственно его «Пахарь пером» вдруг начинает тоном знатока и ценителя говорить о княжеских дворах, турнирах и походах, где женщины — лучше всего. Следуют весьма куртуазные суждения, как, например, «тот, кто на службе у дамы, должен воздерживаться от всех недостойных деяний» или «грозя пальцем, чистая дама наказывает и воспитывает добродетельного мужчину больше, чем все оружие на свете». Короче, «весь мир держится, множится и укрепляется благородными женщинами»426. Но, конечно, бывают и иные женщины, подобно тому как рядом с золотом есть свинец, рядом с пшеницей — сорный куколь, а среди монет встречаются поддельные. Тем не менее добрые не должны платить за злых…

Однако скептицизм Смерти распространяется вовсе не на одну лишь прекрасную половину человечества — он куда шире. Ведь что это такое вообще — человек? «Человек зачинается в грехе, питаем в материнском теле грязными и омерзительными нечистотами, рождается нагим и перепачканным, как улей; он весь — отбросы, бочка с калом, корм для червей, сосуд зловония, отвратительная лохань с грязной водой, гнилая падаль, заплесневевшая кубышка, бездонный мешок, дырявый карман, пустой мех, жадная глотка, воняющий кувшин с мочой, тошнотворное ведро, обманчивая кукла, глиняная хибара, ненасытное корыто и нарисованный погребальный портрет. Изо всех девяти отверстий его тела истекают такие нечистые и отвратительные помои, что более нечистого вообще ничего быть не может»427.

Последняя сентенция (стилем предвосхищающая Рабле) тоже вызывает бурный протест «Пахаря». «Фу, вы, злой срамник! Как вы уничтожаете, унижаете, бесчестите благородного человека, любимейшее творение Бога — и этим самым срамите самого Бога!» Далее следует прославление человека, призванного править зверями на суше, птицами на небе, рыбами в море и даже плодами на земле. Особенно проникновенные слова находит «Пахарь» для человеческой головы — этого «столь искусного маленького шара»428. Йоханнес по отдельности описывает достоинства ушей, носа, зубов, языка… Из глубины сердца в голову приходят мысли, которые могут простираться так далеко, как только человек захочет — вплоть до Бога «и даже сверх того»429.

Дискуссия между «Пахарем» и Смертью по вопросу «о достоинстве человека» естественно отзывается в уже весьма многочисленных исследованиях о произведении Йоханнеса из Тепля рассуждениями о дуновениях гуманизма, вроде бы уже достигших холмов Северной Чехии. Ученый соблазн представить Смерть выразителем «средневекового церковного мировидения» в противовес новому «ренессансному» пониманию человека, воплощаемому «Пахарем», весьма велик. При этом мало обращается внимания на то, что «позитивная» оценка человеческого естества является отнюдь не менее «средневековой» по своему происхождению, чем оценка «негативная». «Оптимистический» взгляд на человека укоренен в Библии и основывается в первую очередь на тезисе о сотворении его «по образу и подобию Божию». Соответственно усматривать в человеке отсвет божественного величия было отнюдь не менее, а, пожалуй, более канонично, чем видеть в нем только мешок с костями и нечистотами. Немало примеров позитивного отношения к человеку и его предназначению можно встретить у вполне церковных авторов задолго до первых проблесков «зари Возрождения».