Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология - [69]

Впрочем, присутствие в тексте Кашмаре легкопрочитываемого сказочного сюжета порождает проблему несколько иного толка. Такое «совпадение» удивляет. И если оно не случайно, не значит ли это, что автор «Регистра Шатле» несколько приукрасил действительность, превратив описание, возможно, на самом деле имевшего место судебного процесса в некое подобие художественного текста*! Такое предположение вполне возможно, тем более что сомнения в беспристрастности Алома Кашмаре возникали у нас и раньше380.

Однако эта проблема требует отдельного рассмотрения, и единственное, что мы можем сказать более или менее точно, — то, что дело Марион и Марго было записано в «Регистре Шатле» в той форме (форме сказки), которая по-прежнему наиболее близка человеку конца XIV в., даже Кашмаре — представителю «ученой» культуры. От этой последней в его рассказе присутствуют неоспоримые христианские элементы (связь с дьяволом, тема безумия, обвинение в проституции, сомнения в медицинских способностях знахарок). Но стержень повествования — сказочный, фольклорный. И Марго де ла Барр, полностью в соответствии со сказочным сюжетом, обладает все еще положительной характеристикой. Она «желает делать добро», она «лечит», «помогает советом», «откликается на просьбу»… Она «добрая» ведьма, помощница, что бы о ней ни думали прочие судьи Шатле.

Таким образом, преобладание образа «злой», «агрессивной» ведьмы в конце XIV — начале XV в. в Северной Франции выглядит несколько проблематичным. Любопытно, что и в более поздний период, в XVI–XVII вв., в Северной Франции этот образ не достиг тех высот, на которые он вознесся в других европейских странах. Как отмечает А. Зоман, в судебных регистрах Парижского парламента за 1565–1640 гг. самым распространенным видом колдовства по-прежнему оставалось изготовление зелья, провоцирующего смерть или болезнь конкретного человека. Природные катаклизмы не считались здесь (как, например, в Женеве или Германии) делом рук ведьм. Так же редки были обвинения в наведении порчи на взбиваемое масло или свежее пиво (что было обычным делом в Англии)381.

Эти данные в какой-то мере ставят под сомнение другое утверждение К. Гинзбурга — о повсеместном существовании (в воображении обывателей) «вражеской секты» ведьм, которые, как раньше евреи и прокаженные, несут зло всем окружающим. Такая трактовка образа ведьмы появляется в регистрах Парижского парламента, пожалуй, только в середине XV в. В деле от 16 января 1449 г. некая Гале обвиняется в том, что «имеет репутацию призывающей демонов», с помощью которых «она умертвила многих простых людей и других ведьм»382. В более поздний период тот же А. Зоман отмечает в Северной Франции существование представлений о шабаше, однако колдовство продолжает оставаться по преимуществу делом личным, касающимся самой ведьмы и ее жертвы383.

Полностью сосредоточившись на образе «злой» ведьмы, К. Гинзбург вынужден был рассматривать только один сказочный сюжет — так называемую тему А волшебной сказки (борьба с врагом и победа над ним). Именно с ней, по его мнению, связаны представления о шабаше — «сражении в состоянии экстаза с мертвецами и колдунами». «Обобщенно говоря, они (эти сражения. - О. Т.) показывают, что образ путешественника или путешественницы, отправляющихся в экстатическом состоянии в мир мертвых, имеет решающее значение для зарождения и передачи повествовательной структуры — вероятно, самой древней и самой жизненной структуры, созданной человечеством»384. Однако для Северной Франции конца XIV в., как представляется, не менее распространенным сюжетом является тема Б волшебной сказки — трудная задача и ее выполнение. Все случаи любовной магии (и в том числе история Марион) могут быть рассмотрены как попытки женщин вернуть или удержать любимого, вне зависимости от того, имелась ли у них соперница. С этой точки зрения тема А автоматически включается в тему Л, становится одним из ее вариантов, а вовсе не предшествует ей, как считает К. Гинзбург. Именно для темы Б в первую очередь характерно наличие доброго помощника, дарителя, который всячески способствует разрешению трудной задачи. И его игнорирование мешает Гинзбургу полнее представить себе особенности передачи «повествовательной структуры» в разных регионах Европы и на разных этапах развития.

История Марион ла Друатюрьер и Марго де ла Барр, а особенно трактовка образа последней Аломом Кашмаре свидетельствуют, что в конце XIV в. во Франции для передачи информации о ведовских процессах тема Б волшебной сказки являлась структурообразующей. Эта особенность, к сожалению, находит слабое отражение в современных работах по данной проблематике. Более позднее, негативное отношение к ведьме накладывает и на них свой отпечаток. Действительно, преобладание темы А в XVI–XVII вв. является непосредственным следствием влияния «ученой» культуры на все слои общества. В ней доминируют такие мотивы, как угроза врага всему сообществу, страх перед этим врагом, необходимость сразиться с ним и победить — чтобы миропорядок был восстановлен. Именно эти мотивы являлись основными «движущими силами» охоты на ведьм385. Именно они вели к