Казнить нельзя помиловать - [15]

- Вот так, да? Ладно, что ж, это - твой вопрос...

Потом, оставшись один и принимая душ, Валентин Васильевич голосил от избытка чувств и переполнявшей его мужской гордости во всё горло:

- Ла-ла-ла-а-а!.. Тру-ля-ля-а-а!..

Каково же было его изумление, когда, через день позвонив Куприковым, он узнал, что Юля накануне, в воскресенье, скорым поездом умчалась в Москву. А в почтовом ящике он обнаружил письмо: "Я считаю, что продолжать не стоит. Я уезжаю. Через три недели всё забудется. Мое решение - твердое".

Ни обращения, ни подписи.

Валентин Васильевич ходил неделю как чумной, пока немного не пришел в себя...

* * *

Уже на самом въезде в Будённовск его волнительные грезы грубо оборвал пронзительный свисток.

Мать твою так! Опять - ГАИ! Валентин Васильевич суевериями не страдал материалист, но сегодня уж что-то больно много знаков и намеков судьбы. На этот раз он сразу выскочил из машины и заспешил навстречу надменно шествующему сержанту (и почему это гаишники все как на подбор так королевски спесивы - учат их этому специально, что ли?).

- Что случилось, товарищ сержант?

- Это я вас должoн спросить: чё случилось? Почему это вы на повороте не включаете поворот?

- Понимаете, - сразу решил брать быка за рога Фирсов, - я очень тороплюсь...

- Все торопются, все в аварию попасть хочут...

- Нет, видите ли в чем дело: я - редактор областной газеты. Вот мое удостоверение. Я тороплюсь на встречу с Павлом Игоревичем Ивановским. Он меня ждет...

- С каким таким Павлом Игоревичем, с замом председателя горисполкому, чё ли?

- С ним, товарищ сержант, с ним - уже опаздываю.

- Так бы и говорили сразу... Я чё, не понимаю? Ехайте! - сержант вытянулся в струнку и козырнул.

Есть, есть еще советская власть в Будённовске! Валентин Васильевич на всякий случай подвернул к горисполкому: может. Ивановский там? И точно, несмотря на субботний день, заместитель председателя Будённовского горисполкома находился на своем служебном месте. Павел Игоревич был мрачнее ночи, он метался из угла в угол по просторному кабинету и поминутно промокал носовым платком свое мясистое багровое лицо. Был Ивановский, как и подобает начальнику, комплекции тучной и волноваться ему не стоило бы, но, видимо, обстоятельства допекли.

- Ну вот и ты! - кинулся он навстречу Валентину Васильевичу. - А я звоню - тебя нет. Пытаюсь до Анатолия Лукича дозвониться - бесполезно. Ты уже слышал? Вот влипли так влипли! Что делать-то будем?..

- Что-что! Вы-то что уж так волнуетесь? В больницу первым делом надо может, не так страшен черт, как его раскрашивают...

Валентин Васильевич сам, конечно, не верил в свои утешения, но Ивановский мог впасть в истерику - еще сболтнет в больнице чего-нибудь не то...

Крючков лежал в отдельной палате. Укрыт до подбородка простыней, глаза закрыты, лицо бледнее наволочки, правая рука выпростана наружу, к ее локтевому сгибу присосалась серая змейка капельницы. Рядом сидела старушка медсестра и, позевывая, читала "Аргументы и факты". Как только главврач ввел посетителей, она поспешно подхватилась и выскользнула за дверь.

Валентин Васильевич смотрел на Крючкова и чувствовал в груди леденящий холодок. Там, под простыней, как он уже знал, у Виктора вместо левой руки покоился забинтованный обрубок, а может быть, даже и культи не было - одно плечо: резали уже два раза.

- Он без сознания? - спросил Фирсов главврача. Тот нагнулся, ловко зацепил одно веко больного за ресницы, вывернул.

- Пока, к сожалению, да. А впрочем, может быть, и не пока... Он очень и очень плох. Очень. Поверьте, врачи сделали все возможное, но... Слишком поздно он к нам обратился, страшно поздно...

- Василий Васильевич, - хрипло проговорил Ивановский. - Нам необходимо с ним поговорить. Всего пару слов... Как это сделать?

Врач вздохнул. Ему, видимо, не хотелось тревожить умирающего, но ослушаться начальства он не смел.

- Сейчас попробуем...

Доктор пощупал пульс больного, достал флакончик из кармана халата, отвинтил крышечку и подсунул горлышко к носу Крючкова. Тот зашевелил белыми ноздрями, сморщился, качнул головой, глаза его медленно раскрылись, но зрачки глядели туманно, бессмысленно. Доктор подсунул пузырек еще раз - это подействовало: лицо больного слегка потемнело, во взгляде замерцала мысль.

- Вы?.. - он узнал посетителей.

И Фирсов, и Ивановский нетерпеливо взглянули на главврача. Тот, напомнив, что у них минуты две-три, не больше, вышел.

- Виктор, Витя, как же это, а? - Ивановский наклонился к самому лицу умирающего и чуть было не схватил за то место, где должна была находиться левая его рука. - Да ты не бери в голову - и без обеих рук люди о-го-го как живут... А удочку и одной рукой можно держать... Правда, правда! Вон хоть у Валентина спроси... Я тебе свое японское удилище подарю, хочешь?..

Фирсов, услышав ссылку на себя, машинально кивнул, как бы подтверждая эту околесицу, а сам с ужасом думал только об одном: "Он у-ми-ра-ет! Боже мой, у-ми-ра-ет!.."

Валентин Васильевич жутко боялся смерти. Он всегда гнал мысль о собственном конце, но вот сейчас, увидев вплотную человека, жизнь которого заканчивалась, который через считанные часы превратится в ничто, в холодный пожелтевший труп, Фирсов вдруг остро почувствовал и свою смертность, свой неотвратимый конец.