Казнить нельзя помиловать - [3]

Филип усмехнулся и посмотрел на брата в упор.

– Это всего лишь голос твоей совести, Фернар. Вернее, того, что от неё осталось. Твой господин утопил королевство в крови. А ты прислуживаешь ему, как цепной пёс, прикрываясь этим своим истуканом, которого величаешь господом.

Авва Фернар рванул из ножен клинок. В то же мгновение Филип вскочил, ногой отпихнул от себя дощатый стол и отпрыгнул назад.

– Прибери оружие, Фернар, – выдохнул он. – Прости меня за мои слова, я сказал их в запале. Я молю тебя, – Филип шагнул вперёд и неожиданно пал перед братом на колени. – Пощади девушку! Она – моя дочь.

– Что?!

– Франия плоть от плоти моей и единственный живой человек одной с нами крови. Клянусь в том памятью матери.

Авва Фернар с силой вогнал в ножны меч. Отступил назад. Мать умерла, когда им с Филипом не исполнилось ещё и двенадцати. Отец пережил её на год и оставил после себя лишь долги. Имение ушло с торгов, и идти бы близнецам по миру, не заметь их наследный принц. Будущий король взял сирот под свою руку, потом приблизил к себе. Дал им образование, офицерские чины, а взойдя на трон, дал и веру. Королю братья были обязаны всем. Оба. Но только он, Фернар, долг свой оплатил. А трус и чистоплюй Филип в решающий момент предал. Король немилосердно жесток, сказал Филип двадцать лет назад, в тот день, когда последний раз видел брата. Что ж, он прав, к врагам его величество жесток и немилосерден, но что с того?

Сейчас человек, которого Фернар некогда называл братом, пытался шантажировать его. Совесть, голос крови, родственные чувства, всё пошло в ход. Напрасно. Тот, кто посвятил себя службе всевышнему, глух к увещеваниям и мольбам. У него есть, к чему прислушиваться и чьей воле повиноваться.

– Убирайся прочь, – твёрдым голосом велел его блаженство. – Уходи, пока я не приказал…

– Не приказал что? – Филип медленно, в три приёма поднялся с колен. – Схватить меня и предать пыткам?

Авва Фернар не ответил. Филип, опустив голову, долго молчал, потом проговорил глухо:

– Ты отказываешь мне в просьбе?

– Отказываю.

– Что ж… – Филип скрестил на груди руки. – Ты не спросил меня, как я провёл все эти годы, но я скажу тебе сам. Я, видишь ли, воевал за веру. Нет, не за то, что полагаешь верой ты. А за то, во что должен, обязан верить всякий порядочный человек. За принцип, называемый свободой, который важнее чувства долга, важнее мужества. Вряд ли ты поймёшь почему. Да, я знаю, у тебя тоже есть принципы. К примеру, знаю, как поступил бы ты, окажись сейчас на моём месте. Ты заколол бы меня, а завтра принял бы смерть вместе со своей дочерью. Это в твоём понимании был бы честный, мужественный поступок, не так ли?

Авва Фернар вновь не ответил.

– Бывает мужество и другого толка, – сказал Филип и неожиданно улыбнулся. – Знаешь, брат, я тебя убивать не стану.

* * *

Смертницу вывели казнить на рассвете.

– Франия, дочь неизвестного, – разносился по Площади Висельников зычный голос городского глашатая, – уличена в святотатстве, повинна в безбожии и мятеже против короны. Приговаривается к сожжению на костре.

С первым ударом церковного колокола врата Святой Обители распахнулись. Авва Фернар, десница и глас господни, второе лицо в стране после короля, ступил на площадь. Провожаемый хриплым вороньим карканьем, двинулся по образованному расступившейся толпой коридору. Обрубок отсечённой по локоть левой руки подобно маятнику раскачивался в такт шагам.

Брошенная на колени смертница ошарашенно смотрела его блаженству в лицо. Авва Фернар на мгновение задержал на ней взгляд. Затем вскинул уцелевшую руку и обратил лицо к небесам. Недвижно стоял минуту, другую. Резко выдохнул и распрямил плечи.

– Волей всевышнего эта женщина помилована! – хрипло выкрикнул он. – Подседлайте ей коня, пусть уходит!

Развернулся и пошёл от спасённой прочь.

– Ваше блаженство, – догнал священника ошеломлённый начальник стражи. – Ваше блаженство, эта женщина… Она преступница и еретичка. Она…

Авва Фернар остановился. Проводил взглядом удаляющуюся с места казни всадницу.

– Я слышал глас всевышнего, – сказал он. – Создатель велел помиловать её. Впрочем, возможно, господь ошибся.

– Что?! – опешил начальник стражи. – Что вы сказали?

– Сказал, что всевышний, возможно, неправ, – пояснил авва Фернар.

От изумления у начальника стражи перехватило дыхание. Первый духовник королевства усмехнулся и нетвёрдой походкой побрёл по направлению к конюшням. Начальник стражи оцепенело смотрел ему в спину. Затем опустил взгляд и ахнул. За святым отцом тянулся по брусчатке кровавый след.

* * *

К полудню авва Фернар освободился от пут. Рывком выдрал изо рта кляп. Превозмогая боль, поднялся, его шатнуло, от слабости подкосились колени. Его блаженство вцепился пальцами в стол, чтобы не упасть. Голова раскалывалась, и саднило в виске, в том месте, куда брат нанёс удар рукояткой меча.

Опустив взгляд, авва Фернар долго смотрел на подсыхающую на каменном полу кровавую лужу. И на руку брата, которую тот, намертво перетянув жгутом плечо, ударом клинка отсёк по локоть. Отсёк, даже не вскрикнув от боли и не застонав. Мертвая рука, казалось, глумилась над авва Фернаром посиневшими, сложенными в непотребном жесте пальцами.