Казни Дьявольского Акра - [17]

Добравшись до верхней площадки, она толкнула дверь и прикрикнула на отставшего Еноха, чтобы перебирал ногами поживее.

Петляя между витринами, мы прошли через комнаты, где Бентам устроил музей странных вещей. Когда я впервые увидел этот чердак, все крупные экспонаты были накрыты простынями, а те, что помельче – упакованы в ящики, но теперь ящики уже вскрыли, а простыни сняли. В призрачном, пепельном свете утра коллекция производила ошеломляющее впечатление. Если коридоры Панпитликума были странным аналогом Центрального вокзала, то эти чердачные залы можно было сравнить разве что с Музеем естественной истории – если представить себе, что все его содержимое перемешали и отправили на консервацию. Чтобы расчистить дорожки, многие витрины пришлось поставить друг на друга – в два, а то и в три этажа, и пока мы гуськом пробирались по узким проходам, я вертел головой, разглядывая всевозможные диковины. Я старался сосредоточиться на предстоящей встрече с мисс Сапсан и на том, как поведать ей ужасные новости, но экспонаты, мелькавшие буквально в дюймах от моего лица, слишком отвлекали. Что-то тарахтело в темной глубине нарядного кукольного домика, почему-то запертого в клетку. Стеклянные глаза, аккуратно разложенные в одной из витрин, провожали меня взглядами, поворачиваясь в ячейках. Под потолком что-то жужжало; я поднял голову и увидел парящую в воздухе черную книгу, вокруг которой медленно вращалось кольцо из камешков.

Я повернулся к Нур и шепотом спросил:

– Ты как?

Она чуть-чуть улыбнулась и пожала плечами, словно желая сказать: «Ну, насколько это возможно…» А потом прищурилась, уставившись куда-то мне за плечо.

На первый взгляд стеклянный ящик был совершенно пуст. Табличка над ним гласила: «Последнее и предпоследнее газоиспускания сэра Джона Соуна, построившего этот дом»[1].

– Что за тип был этот Бентам? – спросила Нур. – Зачем он собирал всю эту рухлядь?

– Очевидно, он был одержим, – сказал Эддисон. – И не знал, чем себя занять.

– Это не рухлядь! – из дальнего конца зала донесся резкий, высокий голос. Мы все повернулись, как по команде, и из теней выступил Ним. – Курьезариум мастера Бентама – драгоценная сокровищница, и я бы попросил вас немедленно покинуть это помещение, если вы не против… но даже если и против, то все равно!

И он погнал нас вперед, к выходу, размахивая метлой.

Пока остальные смеялись над Нимом, спешившим подмести за нами пол, я задумался о Бентаме. Неужели он и вправду был просто одержимым чудаком, получившим доступ к бескрайним просторам странной вселенной лишь по счастливой случайности – благодаря Панпитликуму, к созданию которого он приложил руку? Но что, если дело в другом? Что, если он старался собрать как можно больше вещественных свидетельств того мира, который его брат собирался уничтожить? Но если он и вправду боялся, что Каул разрушит странный мир, то почему не предпринял ничего, чтобы этому помешать?

Но тут мне бросились в глаза витрины в человеческий рост – кто-то стыдливо затолкал их в угол. Когда-то в них стояли самые настоящие люди – живые, но парализованные, скованные остановкой времени и заточенные в стеклянные ящики, словно в чудовищном музее восковых фигур. Зачатки жалости, которую я начал испытывать к Бентаму, мигом испарились. Ладно, допустим, он и сам был в некотором роде пленником: твари похитили его и заставили работать на них. И да, он ненавидел брата и тайно пытался помешать ему. Но этого было недостаточно. Вина за воскрешение Каула лежала не только на мне и Нур. Бентам прожил здесь столько лет! Наверняка у него была возможность уничтожить Панпитликум или, еще лучше, убить своего безумного брата. Но он ею не воспользовался. А ведь если бы все это время он сотрудничал со своей сестрой, а не с Каулом, сколько пользы он мог бы принести всему странному миру!

Последний из музейных залов Бентама переоборудовали под фотостудию. Стены здесь были увешаны портретами в рамах. Косоглазый фотограф метался между камерой (огромным черным ящиком с надписью «Министерство фоно– и фотографической документации») и объектом съемки – маленькой девочкой, застывшей на стуле в явно неудобной позе. Другие дети нервно топтались рядом, дожидаясь своей очереди; некоторые вертели в руках только что полученные временные удостоверения. Министерство выдавало документы всем – почти сразу же по прибытии, и это было необычно. Как будто имбрины боялись не успеть.

Из фотостудии мы перешли в вестибюль с высоким потолком. Здесь на стенах висели картины в золоченых рамах, так тесно друг к другу, что я не сразу отыскал дверь в кабинет. Но тут из-за стенки донесся голос мисс Сапсан:

– Ну и какого дьявола вы там устроили? Такое впечатление, будто вы и сами не понимаете, что творите!

– По-моему, это она Перплексуса распекает, – сказала Эмма.

– Да, очевидно, ваша работа очень важна! – продолжала мисс Сапсан. – Но если вы будете продолжать в том же духе, то разрушите весь Дьявольский Акр! Так что будьте любезны, избавьте нас от дальнейших ошибок! Выясните уже наконец, что у вас там не работает, и почините! Хватит уже с нас этих треклятых экспериментов!