Казнь за разглашение - [11]

— Что это? — пробормотал юрист, рассеянно пробегая по листу.

— Убийство, по которому не завели уголовного дела.

Брови юриста взметнулись вверх.

— Ни черта себе… Есть ещё письма?

— Есть ответ из Московской прокуратуры и из Генеральной. Но все они спущены в районную прокуратуру прокурору Веревкину. Ото всюду один и тот же ответ: «Возбудить уголовное дело не представляется возможным, поскольку материалы утрачены».

— Утрачены? — вытаращил глаза юрист. — Бред какой-то! Но если ещё и результаты вскрытия исчезли, то это самое загадочное дело, с какими я сталкивался. Ситуация анекдотическая: убийством занималась какая-то оперативная группа отделения милиции, хотя убийство — прерогатива прокуратуры.

— То есть дело стоящее? — заключил Берестов.

— Раскрутить этот клубок было бы любопытно, но прошло много лет. Боюсь, ты только потеряешь время. Так что если возьмешься, первым делом выясни, сколько лет хранятся в архиве материалы по убийству. Затем найди московскую сводку происшествий за седьмое марта девяносто четвертого года и посмотри, есть ли это убийство в сводке происшествий. Если его нет, ищи заключение о вскрытии. Его, конечно, тебе никто не покажет, но если вдруг случайно оно окажется у тебя на руках, считай, полдела сделано.

8

На следующий день, придя на работу пораньше, Берестов позвонил в «Коммерсант» своему другу Анатолию Калмыкову. Толик работал в отделе происшествий и на криминале «съел собаку».

— Привет, старик! Буду краток: скажи, как человек опытный: в каких случаях прокуратура не возбуждает уголовного дела по убийству?

— Вопрос сформулирован глупо, но я понял, о чем речь! — ухмыльнулся Калмыков. — Случаев таких нет, но причин не возбуждать уголовного дела до черта. Самая главная: плохая раскрываемость убийств. Чем больше у прокуратуры нераскрытых дел, тем больше они получают втык от вышестоящих инстанций, ну и, естественно, как везде, работников лишают премии, должностей, званий и прочего в том же духе. Поэтому, если у прокуроров появляется возможность не возбуждать уголовного дела, они его не возбуждают. И при этом не испытывают никаких угрызений совести. Так что не переживай.

— За прокуратуру я не переживаю. Я переживаю за милицию. Какой ей резон скрывать факт убийства?

— Совместно с прокуратурой бьются за самый низкий показатель преступности в их районе. Но это маловероятно. Кто сейчас борется за показатель? Сейчас борются только за собственный карман. Вот так. А ты никак занялся криминалом?

— В свободное от инопланетян время.

— В таком случае, желаю удачи. До связи!

Не кладя трубку, Берестов следом позвонил Климентьевой.

— Добрый день, Зинаида Петровна! Извините, если разбудил. Я к вам с единственным вопросом. Почему милиция не захотела зафиксировать факт убийства вашего сына?

— Возиться не захотела, — вздохнула Зинаида Петровна. — Тем более видят: женщина одинокая, беспомощная, вдобавок убитая горем. Такая ничего не добьется. Вот и решили все списать на сердечный приступ. Но прежде чем делать такие заключения, поинтересовались хотя бы здоровьем моего сына. Сердечники с детства стоят на учете в поликлинике. Мой же никогда не стоял. В его амбулаторной карте нет ни одной жалобы на сердце. Разве это не странно?

На этих словах Берестов увидел входящую в комнату Лилечку, и трубка как-то сама собой начала клониться к аппарату.

— Спасибо. Я вам позвоню, — скороговоркой пролепетал журналист и потерял дар речи.

Лилечка была в воздушном шелковом платье с царским декольте и маленьким золотым крестиком на тонкой цепочке, который уютно располагался между двумя пышными персями нездешней белизны. Ее кудри красиво лежали на белых плечах, глаза сияли, щеки рдели.

— Ты сегодня как фрейлина Екатерины, — шепнул ей на ухо Леонид.

Она улыбнулась. И, вероятно, хотела спросить: «А почему не как сама Екатерина?» — но тут позвали на летучку. Берестов последовал за Лилечкой и сел рядом с ней, локоток к локотку. Журналюги с утра были веселы и разговорчивы, поскольку Авекяна не было.

— Что будем ставить на первую полосу? — подал голос ответственный секретарь. — Насколько я понял, собак?

— Их, козлов!

Топоров покосился на Лилечкино декольте и сделался чрезвычайно серьезным.

— Что у нас с бультерьером, Иванова?

— Все отлично! — улыбнулась Лилечка. — Вчера вечером сдох.

— Что с ним?

— Перекушен позвоночник и разорвано горло.

— Сфотографировать удалось?

— Бультерьера не удалось! Хозяин не позволил. А дворнягу сфотографировали.

Топоров нервно завозился на стуле.

— Медали тоже не сфотографировали?

— Сказала же: хозяин отказался общаться с журналистами. И понятно почему, — сверкнула глазками Лилечка.

Глаза Топорова сделались стеклянными. Ему это было не понятно. Помолчав и кинув быстрый взгляд на Лилечкин крестик, он повернул голову к ответственному секретарю:

— Фотографию бультерьера найдешь?

— О чем речь! Они все на одну морду.

— А медали?

— И медали найдем! «За отвагу…»

Топоров снова взглянул на Лилечку, стараясь принципиально смотреть в глаза, а не на декольте.

— Рассказывай, чего ты раскопала.

— Я поговорила с хозяйкой дворняги и ещё с несколькими собачниками во дворе, — начала Лилечка. — Пес у неё — редчайшей доброты. А этого типа с его бультерьером во дворе не любят. Он как выводит свою собаку обязательно драка. Он сам науськивал бультерьера на собак.