Каждый второй уик-энд - [7]

– Адам, Адам, Адам. – Его слегка поддразнивающий голос заставил меня улыбнуться, хотя сердце сжалось от боли. – И зачем тебе вообще телефон? Ладно, слушай, я приведу домой еще одну собаку, но пока не нашел дом для Балу, так что, разумеется, мама и папа не должны ничего знать. Мне нужно, чтобы ты переселил Балу в другую клетку в сарае – ту, где стоит голубая собачья лежанка. Но следи за его лапой, потому что он тебя укусит, если ты потянешь швы. Может, попросишь Джереми помочь? – Его голос зазвучал тише, как будто он отвел трубку от губ. – Сделаешь? Спасибо, старик. – В голос вернулась прежняя громкость. – Неважно. Дэниел заскочит и позаботится о Балу. Скажи маме, ладно? О Дэниеле, а не о собаке. Может, если она засуетится вокруг него, то не заметит, что новый парнишка вырвал кусок из моей ноги. – Он засмеялся над какими-то словами Дэниела. – Ты хочешь сказать, что не стал бы кусаться, если бы парочка парней не пыталась снять колючую проволоку с твоей шеи? – Послышалось низкое рычание, и смех Грега стих. – Ладно, мне пора идти, но я твой должник, братишка.

Я помнил это сообщение наизусть, но прокрутил еще пару раз, пока пелена слез не застлала глаза.

Я отправил сообщение маме: Иду спать. Позвоню завтра. Люблю тебя.

Джолин

Шелли демонстративно прикрыла рот и нос ладонью, когда я наконец вышла из своей комнаты. Я даже не потрудилась показать ей, что приняла душ. Мне казалось, что моих мокрых волос вполне достаточно, чтобы она догадалась, но, опять же, эта женщина сразу, как только переселилась к моему отцу, заявила – вполне себе серьезно, – что хочет, чтобы я относилась к ней как к сестре. Я прямо-таки описалась от смеха, что явно не понравилось моей самозваной сестренке.

Я решила больше не пилить ее за то, что она вскрыла мою почту. В конце концов, я сама устроила так, чтобы важные для меня документы присылали именно на этот адрес. Если бы информацию о кинопрограмме отправили в дом моей матери и она бы вскрыла конверт, для нее это означало бы, что мы с отцом сговорились снизить причитающиеся ей алименты, отослав меня куда-то на лето. И мне бы устроили выволочку посерьезнее, чем на балконе с Шелли. Мама раздула бы из мухи слона, в то время как отцу это совершенно безразлично. Такова моя жизнь, если в двух словах.

Как бы то ни было, долгожданный пакет я получила, и оставался шанс, что Шелли больше не заговорит об этом. Кроме того, если бы я исчерпала все другие возможности – а это наиболее вероятно – и мне пришлось бы обратиться к отцу с просьбой об оплате учебы, то я бы сама это сделала. Я бы предпочла спать с крысой в постели, чем доверить ей такое.

Если отбросить паразитов, я собиралась схватить что-нибудь на кухне и провести остаток вечера в своей комнате, просматривая документы на зачисление в киношколу, но вид сморщенного лица Шелли в ответ на несуществующий запах сигарет заставил меня сменить курс. Я устроилась на диване и вытянула ноги.

Так выглядела игра, которую вели мы двое: Шелли и я. В игре действовало лишь одно негласное правило: когда я входила в комнату, она уходила; когда она входила в комнату, уходила я. Мы играли уже довольно давно, и я не видела причин что-то менять, но время от времени Шелли все-таки пыталась это сделать. По тому, как она сейчас дышала – глубоко и через нос, – я могла сказать, что это как раз один из таких случаев.

– Мне очень жаль, что пришлось сказать все это в присутствии твоего друга.

– Хм? – Мне стало труднее отключиться от нее, когда она примостилась на противоположном валике дивана.

– Я думаю, если мы обе начнем относиться друг к другу с бо́льшим уважением, все пойдет намного проще.

Слушать Шелли об уважении – все равно что атеиста о Боге.

– Ты имеешь в виду уважение, которое ты не выказала мне только что на балконе? Или когда просматривала мою почту? Или еще раньше, в коридоре, когда поносила мою маму перед совершенно незнакомыми людьми? Такого рода уважение ты имеешь в виду?

– Я как раз пытаюсь попросить прощения.

Я предпочла выразительно промолчать. И этим все сказала.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы раскусить Шелли, после того как она прописалась в нашей жизни. Я бы не назвала ее золотоискательницей, выкачивающей жизнь и деньги из моего отца; она хуже. Шелли думала, что любит его. А пресловутая вишенка на торте обмана? Она полагала, что он любит ее. Не знаю, может, поначалу и любил. Но вот какая штука: мой отец умел быть невозможно обаятельным. Наверное, потому и стал хорошим торговцем. Он продавал что угодно с таким азартом, что, по-моему, сам верил всему, что говорил. Когда они познакомились, Шелли, должно быть, показалась ему лучиком солнца в мрачной рутине жизни. Она всегда улыбалась и хвалила его, никогда не жаловалась на то, что он много работает, не замечала, как редеют его волосы. Я уверена, она сделала все, чтобы рядом с ней он почувствовал себя мужчиной, и это случилось с ним впервые в жизни. А в ответ он щедро баловал ее подарками и поездками, пока не вскружил ей голову настолько, что она и не задумывалась о том, что у него уже есть жена и дочь.

И вот теперь Шелли застряла в убогой квартире, где он запер ее – и меня, – вынужденная терпеть его восьмидесятичасовую рабочую неделю после двух с лишним лет пустых обещаний, включая не появившееся до сих пор – а на самом деле и не планируемое – обручальное кольцо.