Каждый сам себе дурак - [21]

Сказано — сделано.

Люди, которым было на меня не по барабану, а таких было кот наплакал, начиная с детского сада, говорили: самое главное не делать глупостей. Эти люди говорили мне, что без глупостей я смогу неплохо устроиться. И теперь я гадал: поехать в Другой Город — это глупость или не глупость?

Ладно, чего теперь грузиться? Мост сзади уже догорает.

Бежать, спотыкаться, падать, корябаться и снова бежать.

Лучше уж думать поменьше. Просто бежать куда попало и терпеливо ждать, когда вся эта штука наконец-то закончится. И пасть, конечно же, постараться не разевать. Единственный вариант — помалкивать.

В ожидании жратвы достал из кармана пиджака зелененькую книжицу Ясперса в твердом переплете. Еще ту, которую Латин скидывал со стола дома. Я и тогда не понимал в ней ничегошеньки, но ведь нужно было хоть что-нибудь запомнить для эдикейшена будущего. Чтоб в Академии ляпнуть при удобном случае этим лохам.

Сколько ни листал я книжицу, снова ни во что не врубался. Ага, думаю, чего-то не хватает. А тут как раз и синьку доставили и второе. Хлоп — и пометки в книжке делать скорей. А тут уже и сам Ясперс напротив меня оказался.

И тоже, как Кант, пальчиком лукаво машет и говорит: «Правильно, Северин, делаешь, правильно… Терять давно нечего!». Здесь распахнулись мне врата познания и начал я тонуть в пучинах мысленных.

Здесь меня, как и ожидалось, снова торкнуло не по-детски. Снова странное все стало и яркое. Снова опасности разные замерещелись. Надо было, конечно, выглянуть в окно, просечь, чего там. Смельчак был я еще тот.

Сначала, сколько ни вглядывался, я видел только нечто черное и мерцающее. Типа как ночь. Кстати, я слышал где-то, что на поезда очень часто нападают индейцы. И очень любят всех грабить и убивать. Замандражиться уж было из-за чего. Кто-кто, а уж индейцы — парни решительные. Стал прислушиваться. И, как мне показалось, уже явственно услышал их боевые крики. На всякий случай я тут же решил не сопротивляться, сразу им все отдать и сдаться. И уж, понятно, ни в коем случае не проявлять разных там актов героического сопротивления. Если бы индейцы были бы благосклонны к моей персоне, я даже присоединился бы к ним. Вот такой расклад был бы по мазе. Вот такой расклад мне бы импонировал.

Однозначно с индейцами было бы весьма здорово и приятно. Но сколько дальше ни смотрел, ни слушал — индейцев так-таки и не было в черном и мерцающем за окном.

Зато появились деревья и горы. Они как будто прятались в темноте, как будто боялись всех нас. Ведь когда рассветет, особи проснутся и бросятся к ним.

Как всегда — Луна. Она освещает скорбные притихшие дома. «Чужие» еще спят. Везде «чужие», «чужие», «чужие». Они вынашивают в снах свои замыслы. Но ведь с утрянки-то они неизбежно проснутся, да? Иначе ведь не бывает?

Но уже колыхается ненависть. Где-то там, далеко за розовым горизонтом она медленно бредет сюда, она приближается. Она там, среди полей и высохших деревьев, нефтяных вышек и трубопроводов. Когда-нибудь шквал ненависти раскрошит всех на мелкие части. И тогда каждый только и будет лелеяться, как изловчиться и поделиться ломтиком ненависти с другим.

Между тем олухи из вагона-ресторана, продолжавшие за мной шпионить, мигом забеспокоились. Наверное, я залез в чужой монастырь со своим уставом. Ведь окромя жрачки я читал и пытался делать пометки. Вот если бы я дебошил или на хамство брякнулся — это другое дело. Это было бы ясно и понятно, ведь все такие. А тут я читал и к тому же что-то записывал. Это, конечно, показывало, что я крайне подозрительная личность и уж наверняка с самыми скользкими намерениями. И вовсе уж не зря сюда приперся. Ведь никто не приходит даже питаться.

Они совещались и злобно поглядывали в мою сторону. Моим дерзостям нужно было положить конец. Правда, им, видимо, было непонятно как.

Для разгона, под предлогом, что уже поздновато, они выключили большой свет, а врубили малый. Это было проделано очень шумно. Ну, в плане того, чтобы я поверил в их самые благие помыслы.

В ответ я благодарно кивнул, типа того мне так оно даже и лучше. Занимаюсь своим делом типа и доволен безмерно.

Все было моим: мягкий свет, накрытый стол, вся жратва, поезд, деревья, горы, деревни и даже эти господа в белых костюмах, которые все грузились не по-хорошему. Эх, когда у тебя в башке ограниченное количество цифрующихся пунктирчиков, это уже не смешно. Хотя, вероятно, на последних из них некоторые и держатся.

Поняв, что их диверсия с переключением света не произвела должного эффекта, господа в белых костюмах засуетились пуще прежнего. И подослали к моему столику самую, на их взгляд, привлекательную девку из своей когорты.

Она стала убирать тарелки, ложки, стаканы. Чуть позже стала тряпочкой сметать со стола крошки. И все своими жадненькими глазками пыталась ко мне в книжицу зыркнуть. Оказывается, она была даже обучена грамоте.

Конечно, оскалился я.

— Что? Любопытная типа? — громко сказал с напором. Отшил их, напугал и сижу гордый. Дальше в мерцающие и переливающиеся страницы с мудрым Ясперсом залукиваюсь.

Короче, план их сорвался. Хитрость сменила откровенная агрессия. Стая тут же подскочила, окружила мой столик, а двое покрепче выходы перекрыли. И директора кабака все зовут. Горланят, горланят.