Каждые сто лет. Роман с дневником - [14]

– У меня есть!

Пришёл наконец третий номер. Тараканова пробила в компостере два абонемента, кольца её жутко блестели, а я смотрела в окно с такой тоской, как будто навсегда покидала родные места. Ира достала из кармана семечки.

– Будешь? – спросила она. Мне было неловко отказываться, хотя семечек я не любила и грызть их не умела – открывала каждую руками, после чего у меня болело под ногтями. Дома у нас семечки были под запретом, как игральные карты, которые очень осуждает папа. И если семечки можно было пережить, то запрет на карты казался нам с Димкой несправедливым, ведь мы давным-давно научились играть в «дурака» и в «пьяницу».

Я протянула ладонь, Ира высыпала туда горсть семечек и начала умело щёлкать оставшиеся. Шелуху она сплёвывала себе под ноги, прямо на пол! Мне это очень не понравилось, но я не посмела сделать ей замечание. А вот бабушка, которая раньше цыкала на Ирины кольца, посмела:

– Эй ты, бесстыжая!

Ира даже головы не повернула. Тогда бабушка, не поленившись, встала с места и подошла к нам, хотя трамвай шёл быстро и вагон заносило на повороте.

– Ты что это здесь помойку устроила? А ну, собирай!

– Сама собирай! – Ира выплюнула ответ вместе с шелухой, и эта грозная старуха вдруг отступила назад. Так отступают (я видела раз) собаки, которые только что громко лаяли на незнакомого человека, пока он не взял палку и не замахнулся на них. Бабушка отступала и ворчала при этом:

– Думает, раз кольца надела, то всё можно! Ну погоди, наплачутся с тобой родители! Ох наплачутся!

Она вышла на следующей остановке. Мне было стыдно смотреть на Иру, стыдно встречаться взглядами с другими пассажирами. Семечки так и лежали в кармане куртки, я молча перебирала их пальцами. Наконец мы приехали – «ЦПКиО имени Маяковского». Я вывалилась из трамвая, как из мешка. Меня подташнивало, и я думала, что ничего хорошего сегодня уже не будет. Но Ира выглядела такой уверенной в себе, что я, шагая рядом, успокоилась. Даже подсказала ей убрать с верхней губы прилипшую чёрную шелуху.

Жёлтые ворота парка Маяковского большие и нарядные, с красивой белой отделкой. Это даже и не ворота, а что-то вроде триумфальной арки, только более современного вида. Я сразу повеселела, когда их увидела, подумала, что такие могли бы украсить и Москву, и Киев! И уж точно, что в Орске нет ничего подобного! Я вспомнила Раю и Светку, попыталась увидеть нас с Таракановой их глазами, и настроение стало совсем хорошее. В самом деле, мы идём вдвоём по самому страшному городскому парку, одни, без взрослых! Даже Димка на такое не решается!

Нас с братом всего один раз привозили в ЦПКиО прошлым летом, было очень много комаров, а цены на карусели показались маме непомерными. Странно, маме они кажутся непомерными, а Таракановой – в самый раз! Она шла вперёд с таким видом, как будто знала этот парк не хуже собственной квартиры.

– Сначала на колесо оборзения, – сказала Ира, и я не поняла: специально она коверкает слово или действительно считает, что колесо так называется? Честно говоря, мне совершенно не хотелось на нём кататься, потому что оно может остановиться именно в тот момент, когда наша кабинка будет на самом верху. А я довольно сильно боюсь высоты. Ире я об этом не сказала. Она купила билеты, и работник ЦПКиО усадил нас в одну из ржавых кабинок, которые раскачивались на ветру. Ира сплёвывала вниз шелуху от семечек, которые всё никак не заканчивались, а я ещё на половине подъёма закрыла глаза и открыла их только после того, как нашу кабинку остановила рука того самого работника. Он улыбнулся:

– Испугалась, девонька?

Зубы у него были железные, на пальцах вытатуированы перстни.

Потом Ира повела меня к цепной карусели, – пока мы летели по кругу, она раскачивала своё сиденье и подлетала ко мне так, что наши сиденья громко стукались боками. Потом мы ходили на совершенно новый аттракцион «Иллюзион», где нас мотало и крутило внутри с такой силой, что меня сразу после этого вырвало. Хорошо, что успела добежать до кустов!

Моя новая подруга вела себя непривычно во всём. Мы с ней почти не разговаривали, но усердно и старательно развлекались. Раскачивались на громадных «лодочках». Проехались по детской железной дороге. Когда захотелось есть, Тараканова купила у цыганки петушков на палочке. Мама называла их кустарными и строго запрещала даже пробовать, но мамы здесь не было, а петушки оказались очень вкусными. Горьковатые леденцовые крошки прилипали к зубам, в горле приятно саднило. Мы шли в сторону от аттракционов, поднимаясь вверх по аллее, где стоял памятник Кирову. Я рассказала Таракановой о Кирове, чья судьба виделась мне чудовищно несправедливой, но Ира на это никак не отреагировала.

– У тебя песенник есть? – спросила она невпопад.

Парк тем временем перешёл в самый настоящий лес. По стволу сосны взбиралась белка, сверху нам на головы падали шишки.

– Уже четыре, вообще-то, – спохватилась Тараканова, глянув на часы. Они у неё были как у взрослой, на кожаной браслетке и даже, по-моему, с секундной стрелкой. – Отец подарил, – сказала она, с удовольствием отследив мой взгляд.

Мы повернули к выходу – точнее, пошли туда, где, как считала Тараканова, должен быть выход. И заблудились.