Каждому свое • Американская тетушка - [25]

— Вы в этом уверены? Найдется ли среди присутствующих хоть один человек, исключая вас, который бы хоть на минуту засомневался? Жениться на такой женщине! Да любой, не раздумывая, ринулся бы на штурм! — воскликнул коммендаторе Церилло.

— Еще бы! — гаркнул полковник.

С этого момента почтение к синьоре Луизе резко пошло на убыль. Само собой разумеется, это относилось к ее телу, а не к ее редким и неоспоримым добродетелям. А вот ее обнаженное тело, и особенно грудь и ноги, подвергались столь детальному рассмотрению, да еще во всех ракурсах, что ему мог позавидовать даже фотограф-нудист Брандт. Неуважение к прекрасной вдове дошло до того, что полковник, словно новорожденный, приник к ее груди. Чтобы оторвать его, понадобился весь авторитет бухгалтера Пиранио и неоднократные напоминания о славном боевом прошлом полковника, которому не пристало вести себя так непристойно.

Лаурана сидел молча и, как всегда, с любопытством слушал обычный шумный спор о женщинах. Для него вечер в клубе был точно чтение книги Пиранделло или Бранкати, в зависимости от того, о чем и в каком тоне шел разговор. Но, честно говоря, чаще все это напоминало эротические страницы Бранкати. Поэтому он регулярно посещал клуб. После трудового дня это был приятный час отдыха.

Однако разговор о синьоре Рошо тяготил его, смущал и вообще вызывал самые противоречивые чувства. Он был возмущен и одновременно захвачен им. Не раз ему хотелось уйти или выразить свое негодование, но бесстыдство их суждений, смутная тревога, нечто похожее на ревность удерживали его. Когда закончилась эротическая интерлюдия, разговор возвратился к теме «претендентов на престол». В эту категорию, по мнению коммендаторе Церилло, входили холостяки от тридцати до сорока лет, представительные, мягкого нрава и, конечно, с дипломом в кармане, могущие с успехом претендовать на постель и богатства вдовы Рошо. Нашелся один, кто, скорее из любезности, чем по убеждению, назвал имя Лаураны, но тот, покраснев, словно ему сделали комплимент, робко запротестовал.

Спор разрешил дон Луиджи Корвайя.

— Что это вы так далеко ищете? — воскликнул он. — Когда синьора решит вновь выйти замуж, то муж у нее есть, можно сказать, под боком.

— Кого вы имеете в виду? — грозно вопросил полковник, готовый, казалось, обрушить громы и молнии на счастливого избранника.

— Кого? Да конечно ее кузена, нашего любезного друга Розелло. — Дон Луиджи никогда не забывал причислить к своим друзьям тех, на кого изливал всю свою желчь.

— Эту церковную мышь? — буркнул полковник и, желая выразить все свое презрение, плюнул, с обычной меткостью угодив в белую эмалированную плевательницу, стоявшую на расстоянии трех метров.

— Вот именно, — улыбнулся дон Луиджи в восторге от собственной прозорливости. — Вот именно.

Эта же мысль уже несколько дней подряд мучила Лаурану. Он пришел к выводу, что именно здесь кроется главная и единственно возможная причина убийства. А теперь дон Луиджи Корвайя из любви к сплетням и злословию пришел к тому же. Вот только тот факт, что Рошо пытался нанести удар тайком через депутата-коммуниста, не вписывался в картину преступления, вернее, оставался темным, загадочным пятном в самой картине. Тут могло быть две гипотезы: либо Рошо застал жену и ее кузена, как пишется в полицейских протоколах, на месте преступления, либо Рошо лишь подозревал, хотя и с известным основанием, об их любовной интриге. В первом случае поведение Рошо представлялось Лауране довольно-таки странным: он увидел все своими глазами, хладнокровно объявил любовнику жены, что намерен погубить его, затем повернулся и ушел. И вот, готовя свою месть, он продолжает поддерживать вполне вежливые отношения с человеком, которого ненавидит. Во втором случае трудно объяснить, каким образом Розелло удалось узнать о намерениях Рошо. Впрочем, тут вполне правдоподобна и третья гипотеза: Розелло всячески увивался за ни в чем не повинной синьорой Рошо, и она сказала об этом мужу или он сам догадался. Но тогда Рошо, твердо убежденный в верности жены, ограничился бы тем, что круто изменил либо вообще порвал отношения с Розелло. Его терпимость и снисходительность к человеческим слабостям не могли перед лицом несостоявшегося, а значит, и не такого уж страшного оскорбления мгновенно смениться злобой и жаждой мести. Следует, однако, учесть, что к депутату он отправился лишь для того, чтобы позондировать почву — узнать, готов ли тот поднять скандал в парламенте. Рошо еще не принял решения прибегнуть к мести и даже откровенно признался депутату, что сначала должен решить для себя, открыть ли ему все или нет, в зависимости от...

В зависимости от чего? Вероятно, от того, изменит ли Розелло после угрозы свое поведение или нет. Значит, прибегнув к открытой угрозе, Рошо поставил ему определенные условия? Тогда надо вернуться к первому предположению — обманутый, отчаянно влюбленный в свою жену муж хочет любой ценой удержать ее, однако ведет себя довольно странно, как герой киноэкрана или как великосветский сноб.

И хотя Лаурана сурово осуждал образ жизни, который определяется страстями, самолюбием и особенно ложными понятиями чести, он не мог не сознавать, что в этой гипотезе есть элемент неуважения к памяти Рошо. Поэтому он всячески стремился разбить эту гипотезу, опровергнуть ее. Но с какого боку к ней ни подступись, эта история таила в себе много двусмысленного и грязного, хотя Лауране еще многое было неясно: связь между причиной и следствием, механизм преступления и, наконец, взаимоотношения главных действующих лиц трагедии. И он чувствовал, что в плане моральном и эмоциональном он тоже как-то сопричастен к этой двусмысленной и темной истории.