Каждая уважающая себя ведьма… - [9]

Ведьмочку поразила глубина работ неизвестного мастера, девушка была так поражена, что на некоторое время забыла о своих бедах. А потом встретила его. Молодой художник, Каулин Габбер, с песочными густыми волосами длиной почти до плеч и самыми синими глазами на свете сразу очаровал взволнованную душу юной ведьмы. Фиби пала перед обескураживающей улыбкой, удивительными рассказами молодого человека о вольной жизни свободного творца.

Каулин очаровывал ее медленно, но целенаправленно, со знанием дела. Его загорелое лицо, натруженные руки и поджарое тело свидетельствовали о непростой жизни лихого путешественника. Он делился с Фиби своими странствиями, поражал историями о невероятных приключениях художника, следовавшего за зовом своего сердца в далекие дали. И откровенно пленил рассказами о жизни в палатке на берегу моря, в высоких горах, посреди бескрайних степей, где открываются для зоркого взгляда творца удивительные виды мира Рутвен. И девушка пала перед его обаянием и мечтой обойти пешком весь мир.

Она, как губка, впитывала каждое слово Каулина, проглатывала как правду все, что он говорил, и воспринимала его желания за свои. Когда тебе всего семнадцать, и твой возраст называют "переходным", когда твоя несозревшая душа ищет свои пути и место в этой жизни, так легко попасть под влияние кого-то более зрелого и принять его веру за свою. Так и случилось с Фиби.

Несмотря на пугливое брюзжание Горация, на уговоры подруг и слезы бывших учителей, желавших ей счастья, девушка твердо решила, что магия ей больше не нужна. Все, чего она хочет от этой жизни, – бесконечные странствия по белу свету с мольбертом за спиной.

И в один прекрасный день девушка закинула в походный рюкзак термос, металлический котелок, зубную щетку и пару комплектов белья и отправилась вместе Каулином изучать самые живописные уголки Рутвена.

Первое время жизнь с бродягой-художником казалась Фиби сказкой. Они встречали рассветы и провожали закаты, сидя в обнимку на обрыве высокой горы; ловили чаек, бегая по желтому песку у кромки воды; проводили ночи, занимаясь любовью прямо под открытым небом, лежа на мягкой траве, и купались в водопадах.

Но со временем жизнь в шалаше при полной антисанитарии, с редкими заработками Габбера продажей картин, частыми болезнями из-за сырости и холода и вечно голодным брюхом стала пугать неопытную девушку. Сначала она лишь с виноватой улыбкой на лице предлагала Каулину немного изменить жизнь, но с годами стала откровенно просить.

Она просила вернуться в Гленбахат и зажить жизнью обычных людей, поселиться в ее квартирке, устроиться на работу, но всегда получала категорический отказ со стороны Каулина. Он давил на Фиби, говорил, что она сильно привязана к материальным вещам и ведет себя, как типичная мещанка, и этим самым разочаровывает его, для которого является Музой. И девушка сдалась. Так прошли еще два года.

Со временем Фиби сделала еще несколько пустых попыток разубедить Габбера. Она уже была достаточно взрослой, чтобы хотеть детей и желать для них лучшей жизни. Разразился жуткий скандал, Каулин кричал, что Фиби его предала, стала такой, как все, променявшей свободу на деньги.

Девушка снова накинула на плечо старый рюкзак и вернулась в Гленбахат, туда, где ее уже никто не ждал, кроме старого верного пса.

Фиби открыла глаза, возвращаясь ото сна. Солнечный свет ударил в глаза, заставляя зажмуриться. Ноющая боль в теле напомнила девушке о ночных приключениях. Она лежала на полу у стены, согнув ноги в коленях.

Вскинув подбородок и наклонив голову к полу, девушка вверх тормашками увидела Горация, который, держа в передних лапах совок, а во рту – веник, загребал стекло разбитого окна. Его длинные уши были связаны на макушке, видимо, для того чтобы не поранить их о стекло.

Рядом стояла Дейзи, которая при виде "бравого" веника в собачьих лапах прихорашивалась, приосанившись, перебирая прутики.

– Гораций, – прошептала Фиби пересохшими губами. – Воды.

– А, проснулась, горе луковое, – ворчливо ответил старый пес, даже не глядя в ее сторону.

Он с равнодушным видом промаршировал мимо хозяйки с совком в зубах и высыпал в мусорное ведро первую партию стекла. Затем взобрался на стул, набрал полный рот воды из своей чашки на столе и плюнул Фиби в лицо.

– Утренний душ, – съязвил бассет, спрыгнул со стула и вернулся к своей работе.

Фиби вытянула затекшие ноги и пошевелила шеей.

– Гораций, познакомься. Это Дейзи. Дейзи, это Гораций.

Девушка показала рукой сначала на одного, потом на другого и тут же опустила руку, не в силах ее держать. Ночной "вояж" лишил ее сил. Послышалось собачье фырканье и возмущенное скрежетание прутьями.

– Если ты думаешь, что я буду жить под одной крышей с этой городской сумасшедшей, ты сильно ошибаешься, – зашипел сердитый Гораций.

Метла тут же ощетинилась и распушила прутики. Фиби перевернулась на живот и посмотрела в сторону окна, которое теперь было без стекол, чтобы стать свидетельницей, откровенной вражды между псом и метелкой. Бассет со свирепой миной уставился на Дейзи, а та, в свою очередь, всем своим видом, склонившись в его сторону и ощетинившись, давала понять, что едва выносит эту "беспородную шавку".