Казейник Анкенвоя - [8]
Словом, траурный ансамбль.
- Умер кто? - спросил я без особенного участия.
- Покудова не умер, - он со значением погладил отполированный обрезок водопроводного стояка на коленях. - Выкладывай двести нефтедолларов, монах. Безвалютная зона дальше. Вернем, когда покинешь.
«Словарь стукнул, воспитанник сучий, - догадался я тотчас. - Кто еще знает про двести долларов? И с какой это радости меня в духовный сан произвели? Ну, штаны серые плисовые, ну грязный плащ, ну ботинки с кожаными крагами. Для монаха не густо признаков. Ну, да пес с ними. Разберемся». Я открыл портмоне, взял из него две банкноты американского образца, и безропотно отдал их контролеру.
- Получи расписку, монах.
«У этого жулика и расписка уже приготовлена», - я покорно забрал самодельную квитанцию, спрятал ее, не читая, в бумажник, и отправился на центральную площадь. Что-то пугающее до дрожи витало в воздухе поселка. Это я ощутил, преодолевши короткий подъем и ступив на ближайшую улицу. Какой-то незримый дух атавизма. Казалось, поглотил меня кит, словно библейского Иону. С той лишь разницей, что кит, издыхающий на суше, куда он сам и выкинулся по мотивам личного характера. Итак, я оказался в его гниющем чреве безо всякой надежды окончить плавание счастливым исходом. Отсутствие какой-либо флоры в поселке я заметил еще с обрыва. Но так же всякая домашняя тварь, включая кошек и собак, исчезла из него без остатка. Не было даже воробьев, которых где только нет. Но, главное, в поселке не было детей. То есть, совсем. Когда детей вдруг на улицах почему-то нет, их незримое присутствие все равно ощущается. Грудной ли плач за окном, забытый ли пластмассовый грузовик или кукла где-нибудь на крыльце, громко играющая ли музыка такого рода, что понимает ее и слушает разве юное поколение, петарда ли, взорванная Бог знает где, но слышная отовсюду. Словом, весь шум подрастающей жизни, который мы не замечаем вокруг себя точно воздух, здесь обернулся убийственной тишиной. Встретил я на проезжей части какую-то мамашу с коляской для детского катания. В коляске она везла уголь. И, кстати, что уже совсем покажется мелочью, сама проезжая часть в поселке могла так называться лишь условно. Ибо никакого транспорта в поселке так же не имелось. А если транспорт и попадался, то пешеходный в виде носилок, тележек, тачек и тому подобных механизмов, облегчающих перемещение груза на длинные дистанции. Во всем же прочем, я шел по заштатной улице, где коротают век простые люмпены. Косились разнокалиберные лачуги под своими частичными крышами. Две старушки, оседлавши скамью и накрывшись отрезом целлофана, уничтожали семечки. Хозяин поваленного забора, видно, что пьяный, целился с помощью колуна раскроить колоду диаметром с автомобильное колесо. Колода всякий раз увертывалась, и хозяин падал мимо. Под моросящим дождем на сушильных веревках мокло развешенное белье. Но я страшился этой улицы как необстрелянный боец. Я шел по ней, будто по линии фронта, втянувши голову в плечи, озираясь, и чувствуя смертельный холодок между лопатками. Наконец, я выскочил на центральную площадь, и замела меня тут же потребительская волна, и взяла в оборот, и затянула в омут беспощадной конкуренции.
- Тачку силиката за туфли!
- У него кирпичи все битые! Возьми лучше мой секундомер!
- Где битые? Там битых половина! Отклейся, падаль!
- Сам ты падаль! Испарю как солярку!
Двое горячих коммерсантов скрестились врукопашную. Я же хотел поскорее выдраться к Позорному столбу, и от него пробиваться на запад, где ждал меня, согласно инструкции, магазин. Этот Позорный столб черной масти с колесом наверху я заметил сразу. Похожие столбы я видал еще на полотне «Триумф смерти», созданном кистью Питера Брейгеля. Довольно зловещего содержания, между прочим, картина. Я было рванулся к столбу из окружения, но местное купечество держало осаду прочно. Каким-то путем информация о моих исключительных ботинках разнеслась уже повсюду, и теперь каждый меняла стремился отхватить их любой ценой.
- За обувь стальную молнию дам! И четыре канистры масла подсолнечного!
- Откажись, монах! У него масло для токарных станков! Ты всучи мне боты за крымский лук! Еще до Успения слезами утрешься!
- Немецкий штык! Волос рубит! Мало? Два запасных лезвия к нему!
Ушел бы я дальше босой, со штыком, секундомеров и канистрами, если бы не вклинилась в торговые ряды целая шайка дружинников, оснащенная хоккейными клюшками. Все они так же имели черные повязки на рукавах. Бойко шуруя спортивным инвентарем, эти стражи порядка рассеяли настырных продавцов, и любезно доставили меня к Позорному столбу. У столба на цепях сидела парочка изможденных мужчин в лохмотьях и одна миловидная особа удачного сложения с убранными в длинную косу огненно-рыжими волосами. В противовес товарищам по несчастью одета она была весьма уверенно: в синие атласные шаровары и шелковую блузочку. Шаровары, облепившие под дождем ее узкие бедра, как и блузочка, сквозь которую просматривалась едва ли не мальчишеская грудь, выгодно подчеркивали все достоинства этой червонной дамы. По очереди жестоко молотила она остроносыми туфлями обоих узников, без того избитых до изумления. Судя по гримасе, обезображивающей правильные черты, особа настроилась прикончить их как можно скорее. Узники, покрытые, как свежими ссадинами, так и ранениями, кровь на которых давно испеклась, едва дышали.
Студент и начинающий литератор Сергей Гущин приезжает зимой в деревеньку Пустыри, чтобы вдали от суеты заняться литературным творчеством. Свой фантастический роман он так и не напишет, потому что фантастика начнется в его жизни — кровавая, мистическая, беспощадная и в то же время… совершенно реальная.Его будет преследовать вепрь, и он будет преследовать вепря, за ним будут охотиться люди, и он будет охотиться на людей, он встретит любовь и вместе с любимой девушкой Настей разоблачит настоящих исчадий ада, которые страшнее всех вепрей мира.«Вепрь» — это роман, в котором фантастика встречается с реальностью, а мистика с правдой жизни.
В руки Александра Угарова – охранника коммерческого банка «Медный сфинкс» – попадает загадочный список. Большинство фамилий принадлежит сотрудникам банка. Интересно, что семь человек из этого списка либо пропали без вести, либо свели счеты с жизнью,либо стали жертвами несчастных случаев. Кто следующий?..Олег Егоров – член Международной ассоциации детских писателей и художников имени Г.Х. Андерсена. По его сценариям в России, Германии и США снято более 30 анимационных фильмов. Эта книга – дебют автора в детективном жанре – вышла в издательстве «Вагриус» в 2000 году под названием «Правила игры»; тираж разошёлся в считанные дни.
На охранника частного банка совершено покушение. Полгода назад он в казино “Медный сфинкс” выиграл крупную сумму денег. Управляющий казино предупредил его, что теперь он пешка в чужой, смертельно опасной игре и гибель его — лишь вопрос времени…* * *В руки Александра Угарова — охранника коммерческого банка «Медный сфинкс» — попадает загадочный список. Большинство фамилий принадлежит сотрудникам банка. Интересно, что семь человек из этого списка либо пропали без вести, либо свели счеты с жизнью, либо стали жертвами несчастных случаев.
Памяти Всеволода АбдуловаКому и зачем сейчас стихи? Писать их в наши дни можно лишь, будучи безумцем. Или поэтом. Олег Егоров – поэт. Жизнь основательно помотала его в поисках поэзии. Но не изменила его взгляда на вещи – спокойного и неравнодушного. В стихах, собранных почти нечаянно за 15 лет пребывания там же, где и мы, он не хватает за волосы ни себя, ни других. Ему некогда. Он слишком ясно видит, что мир все еще поэтичен, хотя и не желает знать о поэзии. Создала же кучка нищих духом рыбарей и пастухов христианскую религию! А сколько пищи поэтам дали вечно голодные пираты? Так неужели?… Вот то-то и оно! Золотой век поэзии еще не утратил шансов на проникновение в нашу страшную действительность.
Девятый чин — это низшее звание у ангелов. И ангел на страницах романа обязательно появляется. Но на самом деле «Девятый чин» — не об ангелах, а о людях. Об актерах, бандитах, костюмерах, милиционерах, режиссерах, парикмахерах, оперативниках, адвокатах и даже либерийских таможенниках.Время действия — наши дни. Место действия — Россия и немножко Либерия. Это веселый театральный роман с убийствами. Это «Герой нашего времени» Михаила Лермонтова и «герои наших дней» Олега Егорова.Словом, «Девятый чин» роман-хохма о нашей жизни, где люди смеются, потому что ничего другого не остается, а ангелы, глядя на это, с трудом сдерживают слезы.
Олег Егоров. Подбитые ветром. Сказки Шематона для особенно взрослых и особенно для маленьких. Сказочная повесть для особенно взрослых и особенно для маленьких. Возможно, это очень смешные сказки. А, возможно, и нет. Возможно, они просто смешные. Но в любом случае детям они помешают заснуть, а взрослым помогут проснуться и лишний раз посмотреть на себя со стороны. А, возможно, и не лишний.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.