Казанова - [45]

Вернувшись, Великий Мессир сообщил, что у него приказ посадить его в Пьомби. Они в гондоле причалили к тюремной набережной, вошли в здание, перешли через дворцовый канал по мосту Вздохов и оказались во дворце Дожей, где секретарь инквизиции, Доменико Кавалли, зачитал приказ о заключении в тюрьму и передал его стражу из Пьомби, Лоренцо Басадонна. Он поднялся по лестнице, прошел по коридору и очутился в жалкой и грязной комнатенке длиной двенадцать метров и шириной четыре. Это мрачное помещение было еще слишком просторным и красивым. Теперь его ввели в гораздо меньшую камеру, образовывавшую квадрат площадью менее 16 кв. метров. И вот он в тюрьме в свои тридцать лет.

Если верить Казанове, он ничего такого не ожидал. И все-таки… Как же он не понял, что некто Джанбаттиста Мануцци, льстивший ему, чтобы продать в кредит бриллианты и поддерживавший с ним якобы дружественные отношения и духовную близость, был на самом деле шпионом на службе инквизиции? Инквизиторы уже давно им интересовались, прекрасно осведомленные Джанбаттиста Мануцци, сочетавшего свое ремесло гранильщика со шпионством. В донесении от 11 ноября 1754 года, коварно отметив в начале, что Казанова – актерский сын (что отнюдь не являлось хорошей рекомендацией в Венеции, где любовь к театру была прямо пропорциональна презрению к актерам), Мануцци добавил, что Джакомо к тому же был священником, но отрекся от сана. Расстрига – этим уже все сказано! «Говорят, что он учен, но также говорят, что он ловок в каббалистике; он был введен к синьору Дзуане Брагадину на Св. Марине и лишил его многих денег; путешествовал в Англию; был в Париже, где обхаживал кавалеров и дам, от которых получал незаконные прибыли, ибо в его обычае жить на чужой счет и наставлять доверчивых людей, предававшихся распутству, поощряя их разнузданные страсти. Он игрок, поддерживает отношения с благородными патрициями, иностранцами и людьми всякого сорта… Синьор Бенедетто Пизани сказал мне, что упомянутый Казанова “краснобай”, который благодаря своей лжи и красивым словам живет на чужой счет; что он разорил синьора Дзуане Брагадина, у которого выманил много денег, заставив поверить, что явит ему Ангела Света. Удивительно, что человек, занимавший в наших краях столь высокое положение, попался в сети этого обманщика»[62]. Нечего сказать: Мануцци был хорошо осведомлен и многое знал, хотя более чем вероятно, что, как и все шпионы, и как впоследствии сам Казанова, добавлял от себя, чтобы инквизиторы расщедрились. За этим донесением последовали другие, дополнившие портрет Казановы. Донесение от 17 июля 1755 года просто ужасно: «Мне удалось узнать от дона Джобатта Дзини, из церкви Св. Самуила, что Джакомо Казанова помимо своих многочисленных знакомств с благородными патрициями сговаривается с некоторыми из них, чтобы вовлечь в игру иностранцев и выманить у них деньги. Говорят, что Казанова нечист в игре. Упомянутый Казанова уверяет, что не умрет, но что Святой Бернард явится за ним и отведет по Млечному Пути в края Адептов, где живет Легисмарк. Своими дьявольскими измышлениями розенкрейцеров, Ангелов Света он оказывает некоторое влияние на людей… чтобы вытягивать из них деньги. Упомянутый Казанова проповедовал учение Эпикура. Своим обманом и болтовней он вовлекал людей в распутство и в прочие виды наслаждения. Он снова водит дружбу с Брагадином, надеясь, по возможности, проесть остатки его состояния… Получив эти сведения, я добился от Казановы, чтобы он обсудил со мной упомянутое учение. Он сообщил мне, что сумел втереться в доверие к герцогу Грилло, который посещает Водную лавку “Аль Бузо”; вел с ним речи в этом роде с целью понемногу склонить его к химии, заставив поверить, будто он умеет составлять универсальный порошок, и убедив его затем, что он не умрет, а мягко перенесется к Адептам… Поименованный открыто похваляется тем, что лукавит в игре, что он вольнодумец, ни во что не верит, что касается религии, и запросто может входить в доверие к людям и их обманывать… Общаясь с упомянутым Казановой, признаешь, что он объединяет в себе неверие, обман, похоть и сластолюбие до такой степени, что это внушает ужас»[63].

Страшный поток обвинений: шулерство, мошенничество, кощунство, каббалистика, распутство, развращение аристократов, замужних женщин, девушек и юношества! И, что еще серьезнее с точки зрения венецианских властей, Казанова постоянно курсирует между различными социальными слоями, объективно сводя их друг с другом, может передавать послания и сведения, даже сам того не сознавая. А правительство в этом плане придерживалось строгих правил: ни один благородный венецианец не должен вступать в прямые или косвенные сношения с иностранным послом. Все дипломаты, аккредитованные в Республике, обречены на изоляцию. «Положение посла здесь очень печально, – отмечает Шарль де Бросс, – им ничего другого не остается, как жить вместе, они совершенно не могут видаться с аристократами, которым запрещено под страхом смерти у них бывать. Поблажек не бывает, одного аристократа казнили только за то, что он прошел сквозь дом посла, ни с кем не говоря, чтобы тайком повидаться со своей любовницей». Так получилось, что в то же время близкий друг Казановы, Андреа Меммо, который впоследствии стал прокуратором собора Святого Марка, состоял в связи со знаменитой танцовщицей и куртизанкой Анчиллой, а кроме того, питал безумную и безудержную страсть к Джустиниане Винн. Однажды Меммо, находясь у Анчиллы в обществе Казановы, увидел в окно, как из гондолы вышел граф Розенберг, посол императора в Светлейшей республике, более того – муж Джустинианы Винн. В ужасе Меммо сбежал и вместе с Казановой отправился рассказать обо всем Доменико Кавалли, секретарю инквизиции. И хорошо сделал, потому что секретарь уже был в курсе всей этой истории. На самом деле, Казанове лучше было бы с ним не ходить: злоключение Андреа Меммо лишь напомнило инквизиторам о том, что приемный сын Брагадина состоял в наилучших отношениях с Берни. Что до семейства Меммо, то родители жаловались, будто трое детей – Андреа, Бернардо и Лоренцо – развращены обществом Джакомо, который склоняет их к атеизму. Словно всего этого было недостаточно, Казанова вступился за патриция Маркантония Цорци, который вбил себе в голову, что его комедия провалилась из-за заговора, сплетенного аббатом Кьяри, тоже писавшим пьесы. Казанова зло раскритиковал их мартелловым стихом – модным 14-сложным стихом, подражающим александрийскому, – к великой ярости Антония Кондульмера, владевшего доброй частью театра Святого Ангела, которому уколы Казановы причинили немалый вред. Более того, любовницей Кондульмера была хорошенькая Мария Тереза Цорци, жена Маркантония Цорци с 1748 года, которая как будто охладела к своему возлюбленному с тех пор, как за ней стал ухаживать Джакомо. И вот случилось так, что этот Кондульмер, став одним из шести советников дожа, на восемь месяцев занял пост государственного инквизитора. Наконец, Казанова провинился, сочинив пьесу в стихах, предмет которой, если верить Мануцци, «весьма удивителен, ибо он говорит о соитии прямым и непрямым путем, смешивая сказки со Священным Писанием и апокрифами и даже рождением Иисуса Христа»