Казанова - [104]

В то время главной проблемой для Казановы было то, что у него нет никакого положения, никакой должности, то есть никакого регулярного дохода. С 1763 года он лишился финансовой подпитки от маркизы д’Юрфе, а в 1767 году – пенсиона, который перечислял ему Брагадин. Вот почему, едва прослышав об экспедиции в Дарданеллы с целью напасть на Турцию, он в середине мая 1770 года устремился в Ливорно, где собирался российский флот, чтобы увидеться с адмиралом, графом Алексеем Орловым, с которым он познакомился во время своего пребывания в Санкт-Петербурге. Снабженный рекомендацией сэра Уильяма Линча к английскому консулу в Ливорно, сэру Джону Дику, он хотел предложить ему свои услуги и ни секунды не сомневался в успехе своего предприятия. Он встретился с Орловым и принялся, по обыкновению, выставлять себя в выгодном свете. Он может пригодиться во всем. Он знает местность. Он даже утверждал, что владеет турецким языком, что было неправдой. Хотя Орлов из учтивости сразу согласился на то, чтобы Казанова сопровождал его чисто по-дружески, он категорически отказался предоставить ему какую ни на есть официальную должность. Его можно понять. Как можно доверить военную службу такому авантюристу? Казанова, которому совершенно нечего делать в крестовом походе по Средиземноморью, страшно разочарован! Он желал получить оплачиваемую должность. Мы знаем, что экспедиция не удалась и через Дарданеллы не прошла. Отсюда явно нарциссический вывод Казановы, который пытается утешиться: «Нам не узнать, прошел ли бы он через них, будь я рядом» (III, 754).

Поскольку в Ливорно его ничто более не удерживает, он снова отправляется странствовать. Парма, Болонья, Пиза, Флоренция, Сиена. К чему перечислять все смехотворные мини-события, отмечающие собой переезды? Уже ничего решающего не происходит во время тщетных скитаний, выражающих лишь одно: болезненную невозможность вернуться в Венецию. Без всякой четкой цели, он затем отправляется в Рим, где, кстати, ему не удается разработать никаких планов. Полнейшая пустота. Это уже даже не беспорядочная жизнь распутника, а, скорее, нежизнь.

Маясь от праздности и, вероятно, все более страдая от безденежья, он в начале июня решает уехать в Неаполь по дороге через Монте Кассино. В Неаполе, как и во всех местах, куда он возвращается, он встречает кое-каких старых знакомых, прежде всего, разумеется, женщин, в том числе Агату, с которой у него была краткая связь в Турине и которая с тех пор вышла замуж за адвоката, и старшую из ганноверских сестер из Лондона, а также некоего Альбергони, с которым он прежде познакомился в Падуе и который вскоре покончил с собой, международных мошенников – Томазо Медина, закоренелого игрока, и, разумеется, известного и неизбежного шевалье де Гудара. Все эти меланхоличные встречи с подругами и друзьями, которые тоже постарели, становятся несколько призрачными и мрачными, напоминая мне о последнем приеме у принцессы де Германт в конце прустовского романа «В поисках утраченного времени». Отныне прошлое превалирует над будущим. Казанова как раз объединяется с Гударом в игорном доме, устроенном им на склонах Паузилиппе. Там играют в фараон и бириби, и обязанностью Казановы является держать банк и завлекать клиентов. Еще несколько романов, в частности с Каллименой, однако в этих недолгих связях, лишенных страсти, есть привкус конца. «Жизнь в Сорренто была последним истинным счастьем, коего я вкусил в своей жизни» (III, 826).

Поскольку он в Неаполе, он не преминул наведаться в Салерно, неподалеку. Действительно, как сообщил ему аббат Галиани, именно там живут его старая римская любовь донья Лукреция, настоящее имя которой Анна Мария Валлати, и его родная дочь Леонильда, превратившаяся в двадцатипятилетнюю писаную красавицу. Она вышла замуж на маркиза де Ла К., семидесяти лет, который припозднился с женитьбой, исколесив всю Европу и многое пережив. Теперь подагра обрекла его почти не покидать своего кресла. Он годился в дедушки своей жене, но обладал неоценимым преимуществом, располагая значительной рентой в тридцать тысяч дукатов.

Проговорив три часа с маркизом, Казанова вышел с доньей Лукрецией в сад, где та сообщила ему кое-что об этой паре. Разумеется, ее дочь счастлива, но она не может ожидать от старика, чтобы тот был пылким любовником, какой нужен ей в ее возрасте. Когда он хорошо себя чувствует, уточняет Лукреция, он спит с женой и, «судя по рассказам дочери, мог бы похвалиться, будто совершил то, чего на самом деле не совершал. Однако нет никаких признаков того, что его нежность имеет добрые последствия» (III, 841). Мы уже поняли, что донья Лукреция умело подготавливает почву для необходимой операции по оплодотворению, которая должна принести большую пользу. Вскоре к ним присоединяется Леонильда, и все трое укрываются в гроте, освежаемом фонтаном, какие есть во многих дворцах этой местности, где летняя жара трудно переносима. Видя, что ее дочь отнюдь не противится нежным ласкам Джакомо, донья Лукреция попросила их быть умницами и не совершать двойного преступления, после чего оставила их одних и ушла на другой конец аллеи. Все-таки странно для матери уйти именно в тот момент, когда она видит, что Джакомо и ее дочь до крайности возбуждены, а затем спокойно вернуться после совокупления, не выразив ни малейшей тревоги по поводу того, что произошло! Роман продолжался без малейших проблем прямо на дому у маркиза де Ла К., в его загородной усадьбе, где жили все вместе сами супруги, мать и Казанова.