Казанова - [100]

Когда Казанова решил, в свою очередь, угостить М.М. и снял чудесный домик на острове Святого Моисея, он нанял лучшего местного повара и из предосторожности устроил накануне генеральную репетицию, отведав блюд в компании самого кулинара.

Никакого распутства без превосходного питания. В первую очередь нужны если не плотные, то, по меньшей мере, горячащие и возбуждающие блюда: «Живу холостяком уже восемь дней, однако мне нужно есть, ибо в желудке у меня лишь чашка шоколада и белок шести свежих яиц, которые я съел в салате, сдобренном растительным маслом и уксусом “четырех воров”[94] (I, 757). Вот продукты, от которых «гвоздь» должен налиться силой и встать торчком. Теперь любовь, когда М.М. «имела любезность завершить дело своей красивой ручкой, собрав в ладонь белок первого яйца» (снова ассимиляция съедобного и эротического), а затем – насыщенный ужин для пополнения сил: «Она ела за двоих; но я – за четверых».

Чтобы лучше себе представить, до какой степени качество и свободный выбор еды важны для Казановы, достаточно напомнить, что, когда он был принят в Риме Папой Бенедиктом V, главной его просьбой, в которой не было ничего христианского, было избавить его от обязанности поститься. Поскольку нужно было как-то ее обосновать, он заявил, что «от этого у него воспаляются глаза»! К счастью, подобная просьба рассмешила его святейшество, не отличавшегося строгим следованием канонам: он благословил обжору и даровал ему просимое. Со стороны Казановы это вовсе не было шуткой, поскольку, прибыв несколько позднее в Анкону, в Папской области, во время Великого поста, он заказал скоромное блюдо – телячьи polpettine. Ужасный скандал! Возмущенный трактирщик пригрозил донести на него в полицию. Свое разрешение понтифик дал лишь на словах, и у венецианца не было никакого официального документа в свою защиту. К счастью, в спор вмешался один великодушный кастилец, который успокоил Казанову, предложив ему разделить с ним его превосходный ужин, постный, но невероятно изысканный, состоящий из лучшей рыбы Адриатики и белых трюфелей.

Каковы любимые блюда Казановы? Сыры (кстати, известные афродизиаки), которые он обожал в то время, когда из-за сильного запаха их обычно исключали из меню элегантных обедов. Он даже подумывал написать словарь сыров, сорта которых столь же многочисленны в Италии, как и во Франции, и твердые, и мягкие. У него была явная слабость к трюфелям, возможно, потому, что этим грибам также приписывают мощные возбуждающие свойства. Больше всего он любил устрицы. Он был способен проглотить сотню за один обед. Возможно, для него не было более вкусного блюда, потому что они даже формой своей напоминают женский половой орган, а потому снова находятся на стыке гастрономического и эротического. «Приготовив пунш, мы забавлялись тем, что ели устрицы, обмениваясь ими тогда, когда они уже были у нас во рту. Она протягивала мне на языке свою, а я одновременно вкладывал ей в рот мою; нет более похотливой, более сладострастной игры для любовников, она даже смешна, однако не становится от этого хуже, ибо смех создан только для счастливых. Каков соус у устрицы, которую я всасываю изо рта обожаемого мною предмета! Это ее слюна. Невозможно, чтобы сила любви не возрастала, когда я прокусываю ее, когда проглатываю» (I, 758). Не говоря уже о возбуждающем наслаждении от моллюска, который очень кстати затерялся за корсажем любимой: когда симпатичная устрица, которую Казанова подал своей любовнице, поднеся раковину к ее устам, случайно свалилась ей на грудь, та хотела подхватить ее сама, но он потребовал права выудить ее из ложбинки.

«Эти пять девушек были как пять превосходных рагу, которых непременно хочется отведать чревоугоднику», – заметил однажды Казанова, глотая слюнки. Это следует понимать буквально, поскольку наступает момент, когда гастрономические и сексуальные наслаждения почти сливаются друг с другом. Очаровательное сердечко должно быть сластолюбивым, считает венецианец. Любовная комедия начинается за столом, но и на ложе любовники продолжают вкушать, только уже друг друга. Известно, что Казанова провел большую часть жизни, путешествуя, наслаждаясь как гурман национальными блюдами и женщинами местного урожая. «С той же шутливой и естественной ненасытостью князь удовольствия выбирает себе невест, когда, торопясь, удовлетворяется на привале легкой победой, не тратя времени на прелюдию. (…) Ради единственного за день перерыва на еду во время путешествия уроженец Юга, эпикуреец, которого страшит одиночество, сочетает удовольствия, используя ежедневные съедобные случаи как преддверие любви: “Не имея склонности к еде в одиночку, я велел подать два прибора. Вероника, поужинав с нами, заслуживала этого отличия”. Эти альковные анекдоты состоят из одного эпизода – эпизода потребления, насыщения чувств, аналогичного предшествующему или последующему ужину, краткость которого не исключает ни сладострастия, ни изысканности. Каждый переезд, таким образом, отмечен женским именем и меню, описанным с точностью туристического справочника, ибо венецианцу нет равных в неутомимой импровизации, веселости, в искусстве жить, возрождаемом каждый день согласно его причудам»