Казаки на персидском фронте, 1915–1918 - [34]

* * *

В раскаленной духоте Серпуля, недалеко от глинобитных построек, расположился эскадрон Северских драгун. Уже днем дальше идти невозможно. Жара предельная. Командир эскадрона решает идти ночью. Прохладнее. Но боится откладывать, так как приказано спешить вперед. Драгуны ищут тени у заборов, под лошадьми, в караван-сарае. Полковник прилег в каком-то сарае у проезжей дороги и проснулся со страшным криком. Ужалил черный скорпион. За шею. Лекарств никаких. Кто-то сказал:

– Дайте настойки, на скорпионе же.

Но, конечно, настойки не было. Чем-то мазали и перевязывали. Укус – две маленькие дугообразные ранки от клешней скорпиона. Сестра всех успокаивала:

– Ничего, ничего, распухнет немного, это не смертельный укус. Это у нас бывает. Вот фаланг у нас много! Фаланги хуже кусают.

Фаланга – огромный паук, очень быстро двигается и живет в потолках персидских построек. Потолки ведь из нескольких бревен и тысяч прутьев и веток с засохшими листьями. В таком потолке много всякой нечисти. И скорпионы, и фаланги, и змеи. Персы их не боятся, а змей называют домашними, ядовитыми не считают и говорят, что живут они к «благополучию».

Уже после ликвидации Персидского фронта я жил лето восемнадцатого года под Тегераном на даче. Рядом с комнатой была глиняная терраса-площадка. Внутри площадки жили большие серые змеи. Там было гнездо. Ночью они выползали на террасу и собирали под столом крошки хлеба. Впрочем, я иногда видел их днем. С нами в комнате жили собаки. Они вели со змеями войну. Собаки заливались лаем, а иногда ночью в испуге врывались в комнату и вскакивали на кровать. Они боялись змей. Я хотел забить дыры камнями или убить змей, но, узнав о моем намерении, слуга наш, Шабан, отговорил меня.

– Арбаб, змея пусть живет… Тебе хорошо будет. Она – домашняя. Нехорошо змею убивать.

Я послушался совета перса.

– А что, сестрица, долго после этого скорпиона полковник болеть будет? – спрашивал сестру милосердия молодой драгун, вестовой полковника, рябой парень с голубыми глазами. Полковник уже не мог повернуть шеей. Он ворчал:

– Коньяку бы сейчас, все бы прошло.

Но коньяку не было. Сестра ничего не ответила вестовому и пошла хлопотать. Их было только две сестры милосердия, да человек пять санитаров. Они прибыли на одном фургоне из Керинда. Им было велено открыть питательный пункт. На фургоне была провизия, посуда, немного дров. Уже было несколько человек больных. Из эскадрона. Отсталых. Дрова сожгли в первые два дня. На третий – неожиданно из-под Ханекена прибыли раненые – около ста пятидесяти человек, да больных набралось уже около ста. Надо варить пищу, кипяток. Посылали санитаров везде, а дров достать не могли. Ведь в Серпуле нет зелени, нет деревьев, почти нет строений. Старшая из двух, двадцатидвухлетняя графиня Бобринская, не растерялась:

– Сжечь фургон, – приказала она санитарам.

– Сестрица, а как же назад поедете? – спросил кто-то, но ответа не получил.

Весело горело сухое дерево, слышен был запах горелой краски, а дым из-под костров на камнях, перемешиваясь с приятными запахами варившейся баранины, ел глаза, раздражал обоняние…

Раненые и больные повеселели. Борщ был на славу, а чай вприкуску пили без конца. Дрова экономили, ибо на другой день пришло еще около двухсот больных и раненых. Затем каждый день прибывало по столько же.

Две девушки – Бобринская и Михеева – проявили героическую энергию и самоотверженность. Они накладывали сотни перевязок. Накормили тысячу больных. Облегчали страдания, как могли. Еще прислали два фургона дров из Керинда. Под жарким солнцем кипела работа, а солдаты благодарили Бога и благословляли двух русских женщин.

* * *

Под Ханекеном операции сразу же приняли серьезный характер. Поражало огромное количество турок. Бои были жестокие, и наши потери были значительны. Выбывали из строя главным образом «вследствие всевозможных болезней, вследствие неимоверно тяжелых и совершенно непривычных для русского солдата и казака условий – страшной жары с солнечными и тепловыми ударами, малярийными и холероподобными заболеваниями. В батальонах пограничников, выступивших в Керманшах в составе тысячи штыков, к этому времени число штыков уменьшилось до пятисот-шестисот в каждом. Очень таяли также и ряды нашей конницы, как в Кавалерийской дивизии, так и в подкреплявших ее двух полках 1-й Кавказской казачьей дивизии»[34]. Выбывающие из строя раненые и больные эвакуировались в Каср-и-Ширин, Серпуль и Керинд. В середине мая знойная желтая лента дороги от Ханекена до Керинда была усеяна фургонами, переполненными ранеными и больными, а также солдатами и казаками, уныло бредущими пешком назад к Керинду, к отдыху или просто в тень.

* * *

В Месопотамии турки сосредоточили против англичан огромные силы и военная обстановка для них была крайне неблагоприятна. Английские войска испытывали те же страдания, что и русские – от жары, жажды, малярии и насекомых.

Наше снабжение было из рук вон плохо. Войска оторвались от тыла. Коммуникационная линия не была постоянной и непрерывной; английские войска, несмотря на бездорожье, имели тыл и базу; они получали довольствие до молока и шоколада включительно.