Казаки - [13]

Он решил тащить свою пленницу так, как раненых носят: усадив девку в рюкзак, распорол боковые швы, а через образовавшиеся отверстия просунул её ноги.

Получилось что-то вроде удобного сиденья у него за спиной. Вот только ржать казаки будут, когда увидят, как крысятница на спине Митяя в станицу въезжает.

Опять его отца — Ботаника-старшего поминать начнут. А плевать! Ничего уж тут не поделаешь, если они такими ботаниками уродились!

Накинув лямки, примерился к грузу. В рюкзаке тащить её вроде бы совсем легко.

Оттолкнувшись лыжной палкой, споро заскользил Митяй к дому. Вскоре места пошли знакомые. Если судить по очертаниям приметных сопок, то идти осталось не более чем полдня. Может, к вечеру уже дома будет.

Только вот загадывать наперёд ничего нельзя. Примета такая.

Начали снова раны ныть. Боль усиливалась. Усталость медленно накапливалась во всём теле. Всё чаще приходилось останавливаться и, опершись на палку, отдыхать.

Садиться в снег он опасался — боялся не встать потом. Девушка уютным комочком согревала спину и теплом дышала в ухо. Руками доверчиво обняла его за шею. Митяю даже подумалось — она легко бы смогла сейчас, воспользовавшись моментом, вырвать ему кадык или выдавить глаза. Однако не делает этого — или в голову ей такое не приходит, или на силы свои не надеется? А может, просто не хочет? Да не, скорее всего, знает, что не сразу умрёт Митяй, перед смертью обязательно прикончит её.

Поэтому остаётся несчастной только смириться и покорно ехать в плен, который не сулит ничего хорошего…

Вот и старая лыжня, почти занесённая снегом. Идти по ней стало немного легче, только перед глазами всё чаще начала появляться серая пелена. Временами пошатывало, отчего Митяй едва сохранял равновесие. На некрутом спуске не удержался и рухнул в снег. Рюкзак с живым грузом перелетел через голову.

Чертыхаясь, он долго, теряя последние силы, выкарабкивался из сугроба. Чтобы встать пришлось отстегнуть лямки рюкзака и крепления лыж. Встав на колени, начал вытягивать из пухляка свою ношу. Осторожно смёл снег с лица девушки и с тревогой заглянул ей в глаза. От их удивительно-синего цвета опять что-то всколыхнулось и защемило в его душе. На секунду показалось, что он будто бы нырнул в глубокое-глубокое озеро с голубой водой. Прогнав от себя наваждение, погладил девушку по щеке и потуже затянул шнурок капюшона. В ответ она слабо улыбнулась и устало прикрыла веки.

И снова брел, пошатываясь, по заснеженной тайге Митяй. Казалось, что этот бесконечный путь никогда не кончится. Хотелось упасть в пушистый снег и уснуть.

Уже давно вызвездилось небо, а за спиной вовсю полыхало Северное Сияние. Как заведённый автомат продолжал он переставлять ноги в странном забытье. Творилось что-то странное. Временами с ним начинал разговаривать и подбадривать покойный Отец. Иногда появлялась Мать, странным образом похожая на пленённую девушку.

Бесшумно шагая рядом, она ласково гладила холодной рукой по горячему лбу. От этого становилось чуток легче.

Когда на взгорке показался частокол родной станицы, последние силы оставили Митяя. Он сел в глубокий снег и больше не мог двинуться с места. Временами накатывала тяжелая дремота, с которой он тщетно пытался бороться. С трудом встав, прошел десяток шагов и снова упал в сугроб…

В последних проблесках угасающего сознания увидел, как из станичных ворот навстречу им выкатило несколько казаков.

Теряя сознание, прошептал:

— Маша! Слышь, Маша! Ты непременно скажи нашим, что семя моё в тебе есть. Ты только обязательно скажи! Обязательно…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Очнулся Митяй в своей землянке. В свете лучины увидел залезшего на стол вместе с тележкой безногого Прохора, внимательно читающего берестяную книгу. При этом губы его смешно шевелились, а на лбу, то разлаживались, то снова начинали бороздиться многочисленные морщины. Чудно! Всем станичным жителям хорошо было известно, что за последний десяток лет он со своего склада никогда не отлучался.

Заметив, что Митяй открыл глаза, Прохор ловко спрыгнул на руках со стола и подкатил к нарам:

— Ну как, оклемался? Накось вот, попей похлебушки свеженькой. А то надоело мне тебя, как ребёнка малого, с ложечки кормить. Ранки твои хорошо затягиваются.

Бабка Варвара даже мертвого на ноги своими мазями поставит, — с этими словами поднес миску с наваристым мясным бульоном. Отхлебнув несколько глотков, Митяй откинулся на подушку. Чувствовал он себя слабым и уставшим, но уже почти здоровым. Только слегка болел висок, и не очень сильно ныла рана в груди. С трудом Митяй встал и, пройдя в дальний угол, с удовольствием помочился в поганый горшок. На улицу выходить по малой нужде сил пока не было. Закашлявшись, сплюнул мокроту в кулак.

— А ну-ка, покажь! — Прохор проворно подкатил к нему и внимательно стал рассматривать выплюнутое.

— Совсем хорошо! Крови почти в харчке нету. Не зря ведьмачка Варвара молилась за тебя своим богам. Вправду люди говорят, — он перешёл на шепот:

— Боги её гораздо сильнее наших. Молится она Матери Божьей и Сыну её на кресте распятому. За правду и за людей он пострадал. Потом воскрес и стал заступником всех, кто по совести живет. Вот так-то!