Казачья доля: воля-неволя - [4]

Счастливая она. Выходит замуж за любимого. Надо же так совпало, что ее отец и отец жениха в одном полку служили, там же пошапковались1, и уже дома обещали друг другу породниться.

Люба поспешила на помощь матери и теперь бегала с тарелками, уставляла ими кружевную скатерть. Младший брат Гришка с показным рвением мыл в умывальнике руки, все в цыпках, и морщился, натирая их большим коричневым бруском мыла.

– Гриша, пойди-ка сюда! – позвала его мать.

– Опять руки будешь мазать?

– Буду! – пообещала мать, и, макая тряпочку в настоянный на горилке корень солодки, обработала сыну обе руки.

С помощью Семена отец вышел к столу, когда посередине уже скворчала сковородка с картошкой, исходила паром только вынутая из борща вареная курица, радовали глаз подцвеченные розовым ломтики домашнего сала.

– Наконец вся семья в сборе, – счастливо улыбнулась Зоя Григорьевна.

Глава вторая

Утром Семен сам поднялся чуть свет, боясь, что мать не разбудит его на охоту, против которой вчера вечером возражала.

– Предчувствие у меня нехорошее.

– Мама! – сердился парубок. – Ну, что там может быть нехорошего? Волков стрелять – с коня! Народу набирается – больше тех волков.

– Все равно, сыночек, сердце ноет.

– Зоя! – прикрикнул на жену Михаил Андреевич. – Или ты не знаешь, что нельзя допрежь дела причитать? Такими вот словами бабы беду и накликают… Не на войну идет! На охоту. Сам бы пошел, да…

Он привычно двинул спиной – побаливала.

Зоя Григорьевна прикусила губу. Она понимала, что не ко времени плачется, но у нее всегда болело сердце за старшенького. Уж больно он был горячий. Совсем не берегся. Да еще Михаил со своими присказками: казак пулями меченый, шрамами отмеченный… От одной такой картины, которую тут же рисовало ее услужливое воображение, мурашки бежали по коже.

Ой, не о том она думает, не о том. Разве можно молодого казака просить, чтобы он берегся? Нет у матери такого права. Только одно остается – молиться за него!

– Семка, а ты мне десять копеек дашь? – между тем спросил его младший брат Гришка.

– Та откуда же у меня деньги?

– За волка дадут, атаман говорил.

– А зачем тебе десять копеек?

Гриша отвел взгляд в сторону и безразлично пожал плечами. Мол, да что там, ерунда всякая.

– Ну, Сем, чего тебе для родного брата денег жалко? Ты не бойся, я подрасту, тебе отдам.

– Ладно, брат! – Семен потрепал его по голове, что было для хлопчика непривычной лаской. – Дам тебе десять копеек.

Он даже не усомнился, что добудет волка. Его больше волновало, сколько он тех волков добудет? Тогда с атаманской платы за шкуру серого хищника можно было и себе хорошую уздечку присмотреть. Ежели не хватит… Но так далеко Семен не хотел заглядывать, усмехнувшись про себя: на что Гришке деньги?

Старший брат и думать не думал, что у младшего – только первый класс школы закончил – появилась любовь. И ею была вовсе не дочь казака, как полагалось даже в таком юном возрасте, а дочь иногороднего! Хоть и кузнеца.

Правда, этот иногородний был вовсе не беден, как его многие собратья. Хозяйство у него образовалось крепкое, и работник на подворье имелся – бывший солдат. Ранило того в битве с турками, упал с коня да сильно спиной ударился. С той поры ходил, согнувшись, уже и горб на спине вырос…

Но не это вовсе влекло казачонка ко двору кузнеца, и даже не его огненный промысел, на который были не прочь поглазеть все мальчишки станицы, а его маленькая дочь, чье мастерство рукодельницы признавали все казачки.

Девочка – ей было всего семь лет – умела вязать такие кружевные с бисером подзорники2, что станичные невесты стояли к ней в очередь.

Звали девочку непривычно для казацкого слуха – Диана, и была она единственной женщиной в небольшой семье кузнеца – отца и двоих сыновей-подростков. Мать Дианы умерла как раз при родах девочки, и тогда для ее воспитания взяли няню – тоже из тверской области, откуда прибыл кузнец – она не только воспитывала девочку и обихаживала ее, но и обучила нелегкому мастерству кружевницы.

Но и не это влекло Гришу к девочке, вовсе не ее умение плести кружева, – зачем ему кружева? – а удивительно ангельское личико, обрамленное светло-русыми косичками, с ясными голубыми глазами. Он уже присмотрел у бондаря маленький деревянный сундучок вроде крохотной бочки с маленькой застежкой и решил купить, чтобы подарить Диане к Рождеству.

Рождество… Гулянья, подарки… Мама сделает холодец, а Гришка наготовит себе костей для игры в лодыжки. Если, конечно, успеет перехватить кости до того, как мама отдаст их Жуку, дворовой собаке с примесью волчьей крови – так случилось в прошлое Рождество – и тот перемелет их в муку своими крепкими зубами.

Несмотря на раннее время, Семен открыл глаза и почувствовал, что выспался. Он наощупь запалил лучину и, поглядывая на лицо спящего брата – тот улыбался во сне – стал потихоньку собираться. Из горницы послышался голос матери:

– Семушка, а я уже хотела тебя будить. Сам встал. Сядь, поешь. Я тебе и с собой завернула: пирожки еще горячие, яички вареные, огурчиков соленых…

Она глубоко вздохнула, словно втягивая в себя непролитые слезы.

Что-то Зоя Григорьевна в последнее время совсем ослабела: чуть что, и в слезы. Раньше было, ни слезинки не прольет, даже когда муж случайно обидит, а теперь… Болит у нее что-то внутри, оттого и мысли на ум идут нехорошие, все про беду да несчастье.