Казачья доля: воля-неволя - [33]

– Как нет на свете одинаковых людей, так и не могут они все делать одно и то же, – не согласился друг.

– Казаки могут, ибо – они по указу царя – на веки вечные воинское сословие.

– А я не хочу быть, как все! – заявил Дмитрий.

То есть, как это, – не хочу? Семен и не вспомнил в тот момент, что у него тоже есть мечта, которая отличается от мечты простого воина.

– Кем же ты хочешь быть – торговцем? Только они могут получить освобождение от воинской службы, если внесут в казну сто рублей.

– Пятнадцать, – поправил его Дмитрий, – поскольку я собираюсь заниматься делом, для казаков нужным. А насчет пятнадцати рублей я уже с матерью поговорил. Заберу из денег, что получил за аренду моей земли.

– И оставишь свою мать одну, без досмотра? Будто у нее никого из близких нет…

Митька, друг, который называл себя его братом, будто взбесился.

– Не смей так говорить обо мне, и о моей матери! Да я жилы вытяну, чтобы она нужды не знала!.. А насчет догляда… Я уже с сестрой отца покойного договорился: будет матери досмотр. Я ей, тетке Вале, денег оставлю. Она живет бедно, ей всякая копейка не помешает!

Семен несколько сконфузился, что вот так, с разбегу объявил друга чуть ли не заботящимся о старой матери, но от своего не отступил. Он не мог понять – вернее, не хотел – устремлений своего друга.

– Чего же тебе так казачья служба не глянулась? – сердито спросил он, соображая про себя: Дмитрий Иващенко еще друг ему, или уже нет?

– Поеду в город Златоуст, – сказал тот.

Семен решил, что он ослышался.

– В Златоуст?

– В Златоуст! Хочу стать оружейником. Я научусь делать казачьи шашки получше, чем этот Таннер!

Оружейная марка Таннера была известна всем казакам. Его шашки ценились не в пример выше златоустовских.

– Немцев тебе ни в жизнь не переплюнуть! – ревниво отозвался Семен. – Мой батька говорит: сталь лучше золингеровской сделать невозможно!

– А я сделаю!

Семен посмотрел на друга с уважением, но завидовать не стал. У него ведь тоже была мечта: вывести такую породу лошадей, каковой прежде в казачьих войсках не было! Но сначала – дело, а потом развлечение. Если бы он, Семен, даже имел сто рублей, он ни за что бы не стал отдавать их в казну за то, чтобы увильнуть от службы.

Не то, чтобы ему очень хотелось стрелять в других людей, пусть они и басурманы, или бить их шашкой, но с самого рождения в нем сидело понимание: он казак, а значит, служить родине обязан.

Сколько рассказов слышал он от казаков бывалых о том, как весь мир порой вздрагивает при слове казак. Взять тех же французов, которые явились со своим Наполеоном на русскую землю. И где тот Наполеон теперь?

Семка был счастлив, что родился среди таких людей, которые войну познали на своей шкуре. Знали все ее тонкости, и которых военачальники ставили обычно на самые опасные направления. Или наоборот, когда нужно было прикрыть отступающие части. Семен и о себе знал, случится такое, и отечеству понадобится его жизнь, он отдаст ее, не дрогнув… До сих пор он считал, что и друг его чувствует то же.

– Митька, – сказал он, чтобы усмирить бушующий между ними пламень, и постарался перевести разговор на другое. – Вот так мы каждый своим делом займемся, а кто будет семьи заводить, детишек рожать?

– Ничего, моя семья подождет, – твердо заявил тот. – Она у меня будет, конечно, но немного позже. И почему обязательно мне в двадцать лет жениться? Вон сколько казаков заводили семьи, только со службы уходя, а я что, хуже? Я еще все успею…

– Неужто тебе в нашей станице никто из девчат до души не припал? – спросил друга Семен. – А если припал, ты даже и тогда не останешься?

– Отчего же, девушек в станице много. Твоя сестра, к примеру, девка дюже красивая. Рукодельница. Характером не злая. Хорошая жинка из нее будет… Только, знаешь, все невесты – ангелы, а вот откуда жены-черти берутся? Возьми ту же Цыбулиху. Не баба, черт в юбке. Муж ее уже на ладан дышит. Тощий, больной. Небось, она его изгрызла до костей…

– Ты от разговора не увиливай! Скажи, ты что же, и семью заводить не собираешься?

– Собираюсь… Вот если твоя сестра меня дождется…

Семен такого признания не ожидал. Показалось, он услышал в голосе друга не только шутливые нотки. Успокаивало его лишь то, что сказано было голосом равнодушным, а не тем, которым говорят влюбленные.

– А ты ей об этом говорил?

– Конечно, не говорил. Зачем? Я уеду, а она станет слезы проливать, ждать… Нет, и говорить не стану. И ты не говори. У нас с Любашей разные дороги… Да в нашей станице без меня женихов достаточно найдется. Слыхал, урядник Бабкин – у него два года назад жена родами померла – хочет к Любе посвататься?

– Слыхал, хороший казак, – пробормотал Семен, занятый своими мыслями.

– На себя посмотри! – между тем куражился Митька. – У тебя разве краля имеется?

– Не встретил пока такую, чтобы мог сказать: вот она, моя единственная!

– Вот! Ты сначала с собой разберись, а потом мне указывай!

Вроде, по-настоящему он с Митькой не поссорился, но словно какой-то холодок между ними появился. Наверное, побратим ждал другого ответа на его признание. Хотя бы доброго пожелания. А Семен не ожидал от Дмитрия такого решения. Зря, выходит, мечтал, что они с Митькой в одном полку будут служить.