Казачий разъезд - [45]

Радовались даже тому, что непутевый курфюрст возвратился домой и теперь, возможно, займется делами своего отечества. Поговаривали, например, что истощенная государственная казна скоро пополнится за счет продажи фарфора. Пошла молва, что секрет его производства удалось выкрасть в Китае агентам курфюрста.

В общем, настроения у саксонцев, в том числе и у самого Августа, были вполне весенние.

И потому, когда курфюрсту доложили, что его хочет видеть специально приехавшая из Львова молодая девица, Август подумал, что, может быть, сам бог в дополнение к приятной весне шлет ему не менее приятное знакомство.

— Опишите ее. Похожа на кого-нибудь из известных нам дам?

— Нет, ваше величество, — отвечал генерал-фельдмаршал Флемминг. — Она не похожа ни на кого. Стройна, как лань, грациозна, как кошка, великолепно держится в седле. Но главное ее достоинство — глаза. Они, ваше величество, черны, как ночь, и загадочны, как раскосые очи сфинксов. Не знаю, хорошо ли я описал вам ее…

— Посредственно, — сказал Август. — Слишком много сравнений и нет точных сведений. Ее рост?

— Выше среднего.

— Цвет волос?

— Каштановый.

— Размер рук и ног?

— Насколько я могу судить, руки миниатюрны и изящны, относительно ног, ваше величество, я затрудняюсь…

— Вот и имей дела с такими министрами! — буркнул Август. — Как я могу управлять страной, если мне не приносят точных сведений о важных делах?

В общем, приехавшая из Львова красавица не задела воображения Августа. Милых девушек, как справедливо считал курфюрст, достаточно и в Саксонии, а неудачи последних лет отвратили его от желания интересоваться чем бы то ни было за пределами родного государства. Август проводил последние недели в обществе Иосифа Фрейлиха. Говорили они на разные лады об одном и том же, но постороннему их разговор показался бы странным и маловразумительным.

— А что, Иосиф, пусть они себе лбы разобьют!

— Конечно. Причем желательно, чтобы одновременно треснули оба лба.

— Мы же пока займемся этим…

— Об этом никак нельзя забывать. Это выведет нас в разряд самых богатых и могущественных государств. Если это будет у нас в изобилии, мы попросту купим всех. То-то будет потеха: и побежденный и победитель окажутся нищими и еще придут к нам на поклон. Ха-ха!

Август вслед за Фрейлихом тоже начинал смеяться. При этом он размашисто хлопал себя руками по бедрам и чем-то очень напоминал пытающегося взлететь в поднебесье домашнего петуха.

Поясним, что речь шла о лбах царя Петра и Карла XII, а под словом «это» подразумевался фарфор.

Август распорядился построить в Мейссене специальную фабрику, где изготовляли бы посуду, вазы, доски для столов, каминов и даже… гробы, которые стоили особенно дорого. Впрочем, затея с гробами все же не удалась. Для вдовы одного обершталмейстера[26] сделали пробный фарфоровый гроб, но он разбился при погребении. Тело почтенной вдовы пришлось тут же перекладывать в обычный гроб. Вышел большой конфуз. Церемония прощания с покойной обершталмейстершей была сорвана. Короче, с гробами не повезло. Зато остальные изделия из фарфора обещали стать очень ходовыми. Решено было оборудовать для продажи фарфора восемьдесят лавок и складов.

Курфюрст еще больше полюбил Беттигера, часто бывал у него, вместе с ним стрелял из пистолета в цель, подарил изобретателю кольцо со своим портретом, двух обезьян, медведя и открыл неограниченный кредит. Беттигер тут же построил теплицы, где высадил четыреста апельсиновых деревьев и множество других редких растений.

— Пусть играет в свои игрушки. Нам важно, чтобы он делал для нас это.

— Конечно, — соглашался с Фрейлихом Август.

— Затем, когда у нас золота будет столько, что и восьмидесяти складов для него не хватит, мы найдем где-нибудь десяток изобретателей, способных создать самые совершенные пушки и мушкеты. Может быть, они будут стрелять без помощи людей. Выставим такую стоствольную пушку против наглого шведа. Пусть себе с нею воюет! Ха-ха!

— Главное — не делать из жизни трагедии, потому что в самой основе своей она нелепа и комична, — вторил шуту курфюрст и тянулся к бокалу с вином. — Весьма сожалею, что когда-то позволил вовлечь себя в тайные союзы, искал славы на поле брани. Фарфор вместо пушек — вот что мне пришло на ум, Иосиф.

— Я позволю себе вас перебить, ваше величество. Но только для того, чтобы дополнить вашу же мысль. Есть такая пословица: надо хорошо знать длину собственной руки, чтобы не протягивать ее напрасно. Так вот, молодой швед длины своей руки не знает. Она короче, чем ему кажется. Но он делает полезное для нас дело — подрывает силы царя Петра.

Произнеся эту вполне связную и серьезную речь, Фрейлих вдруг захохотал, хотя, казалось бы, никакого повода для смеха не было. И тут будет уместным сказать несколько слов о шутах вообще и об Иосифе Фрейлихе в частности. Если в старые времена в качестве шутов при дворе держали в основном уродцев — карликов, горбатых, кривых, косых, — то позднее на доходные должности шутов стали пробиваться и обычные люди. Причем были французская, итальянская, английская и немецкая школы шутов. Слово «школа» здесь надо понимать как стиль. Английские шуты отличались невозмутимостью и саркастичностью, французские — фривольным остроумием, итальянские — хорошей акробатической подготовкой. Что же касается шутов немецких, то они были грубоваты и прямолинейны. Например, Иосиф Фрейлих, который свято следовал традициям своей национальной школы, вряд ли смог бы рассмешить француза или англичанина, но успешно веселил Августа. Фрейлих просто-напросто всем грубил и при этом хохотал. Причин его смеха подчас никто не мог понять. Но смеялся Фрейлих так истово, с таким старанием, что невольно втягивал в хохот и остальных, особенно Августа, который хоть и жаловался, что от Фрейлиха у него «кишки болят», сам же первый вслед за шутом начинал хохотать по поводу и без повода.