Казачий край - [55]

  Наконец, все, что я хотел сказать, было сказано, и на некоторое время, в комнате воцарилась тишина, которую прервал полковник Жуков:

  - Какие твои дальнейшие планы, старшина?

  То, что полковник признает полученное мной на Дону звание было хорошим признаком, и я ответил прямо и без обиняков:

  - Завтра на Екатеринодар выступаю. Надо наше правительство и добровольцев выручать. Все трофеи, взятые в Тихорецкой, оставляю в вашем полном распоряжении и никак на них не претендую. Если Рада восстановит свою власть, вернете припасы правительству, а нет, так они вам в борьбе против большевиков помогут.

  - Через день-два на нас со Ставрополья и Павловской натиск пойдет. Может быть, останешься еще на несколько дней?

  - Оборона - это гибель всего дела, да и если бы даже хотел остаться, все равно не получится. У меня приказ и я его выполню.

  - Раз так, то хорошо. Кого в Тихорецкой за старшего командира оставишь, и сколько с тобой наших казаков на Екатеринодар пойдет?

  - За старшего командира остается войсковой старшина Дереза, а силы мои, полторы тысячи конных, тысяча пластунов, четыре орудия и бронепоезд.

  - Против тех войск, что у красных сейчас в краевой столице, маловато.

  - Знаю, по документам, захваченным в штабе Сорокина и Автономова, у большевиков около двадцати пяти тысяч штыков, два бронепоезда и тридцать орудий. Это то, что было в столице на позавчерашнее число. Однако, думаю, что пробьюсь к столице, а там отряд Покровского и добровольцы, так что осилим ворога.

  - Сколько у Дерезы в Тихорецкой казаков остается?

  - Точно не знаю, люди продолжают подходить постоянно, но не менее двух тысяч бойцов, полтора десятка пулеметов и два орудия. Натиск от Павловской сдержат, особенно, если железнодорожный путь подорвут. Кстати, хотелось бы знать и ваши планы.

  Полковник почесал небритый подбородок и ответил:

  - На данный момент у нас шесть тысяч пеших казаков, полторы тысячи конных, восемь орудий и шестьдесят пулеметов, в основном ручные "Льюисы". Это по нашим силам, а вот планов имеется два. Первый - глухая оборона отдела с подрывом всех путей сообщения и выход на связь с краевым правительством, а второй, удар на Екатеринодар через Усть-Лабинск, но для этого необходим твой трофейный бронепоезд и участие твоего отряда.

  - Значит, вы предлагаете мне атаковать врага не через Выселки и Кореновск, а через Тифлисскую и Усть-Лабинск?

  - Да.

  - В таком случае, сколько сил вы сможете мне выделить в помощь, и кто будет командовать казаками отдела?

  - С тобой пойдут две тысячи пехотинцев и вся 6-я Кубанская батарея. Командование нашими казаками ляжет на войскового старшину Ловягина, и он будет подчиняться тебе. Такая постановка дела устраивает?

  - Да, полностью, господин полковник.

  - Отлично. Когда начинать сосредоточение войск, и на какое время назначаешь выступление?

  - Сбор отрядов начинаем прямо сейчас, а эшелоны с местными казаками формируем в Романовском и на станции Гришечкино.

  Я посмотрел на Ловягина, который сидел рядом, а тот, только кивнул и молча вышел из комнаты. Деловой человек, сказать нечего. Все ясно и понятно, а значит пришла пора работать.

  Совещание с командованием Кавказского отдела было окончено, и вскоре, я был на телеграфе, вызвал Тихорецкую и приказал оставшимся на станции подразделениям моего отряда стягиваться к Романовскому. К вечеру приказание было выполнено, и я был готов выступить в поход, однако оставался бронепоезд, который осваивался новым смешанным экипажем и эшелоны с пехотой Кавказского отдела. Пришлось ждать полного сосредоточения всех сил, и я, расположившись в жилом вагоне бронепоезда, в десятый раз рассматривал карты железных дорог, которые вели от Тифлисской, с утра захваченной нашими силами, к Екатеринодару.

  Настрой был нерабочий, и мысли постоянно скатывались на иные темы. В этот момент, в вагон зашел Митрофан Петрович Богаевский, интеллигентный тридцатишестилетний мужчина в гражданском костюме, очками на глазах и ранней сединой в волосах. Когда я видел "Донского Баяна" на выступлении в Офицерском Собрании Новочеркасска, он выглядел гораздо свежей и седины в его волосах я тогда не заметил, а теперь, он сильно изменился. Видимо, смерть Каледина, и в самом деле, его сильно подкосила, да и скитания с семьей по зимним степным станицам, так же ничего хорошего принести не могли.

  - Вы не заняты? - спросил посланник Войскового Атамана.

  - Нет.

  - С вами можно поговорить?

  - Разумеется, Митрофан Петрович, - я указал ему на привинченное к полу кресло напротив меня: - Присаживайтесь, сейчас чайку попьем и за жизнь поговорим, а то две недели уже бок о бок, а общения как такового нет.

  - Ну, вы ведь сторонитесь меня Константин Георгиевич, - Богаевский посмотрел на карту, лежащую на столе между нами, а затем, поймал мой взгляд и спросил: - Вы не верите мне, господин войсковой старшина?

  Выдержав взгляд знаменитого донца, я ответил:

  - Скажем так, не доверяю.

  - А причина?

  - Во-первых, Митрофан Петрович, вы демократ и интеллигент, а такие простые вояки как я, никогда не доверяли таким гражданам. Вы красиво говорите, но какие за вами имеются конкретные дела, я не знаю. Законы, декреты и воззвания, для меня это все пустое. Кроме того, именно по вашему ходатайству в свое время был выпущен из тюрьмы Голубов, а что он натворил, вы знаете.