Казачьи сказки - [3]

А подружка ей в ответ удивляется.

– Сколько разов мимо проходила и только заприметила. Да это Кузя-горедушный.

– А от чего горедушный? – спрашивает Дарьюшка.

– Кто-ить знает. Так люди меж собой гутарят. Да вона вишь сидит, развесил печаль по плечам, сам собой любуется.

Разобрало Дарьюшку любопытство.

– Давай подойдем к нему, – говорит.

– Да ну, – отвечает подружка и руками замахала, – с ним тока тоску разводить.

Дарьюшка Дарьюшкой бы не была, если б на своем не настояла.

Подошли они к Кузе. А тот и глазом не ведет. Сидит горюн-горюном. Об чем-то думу думает.

– Об чем твоя печаль-забота? – спрашивает Дарьюшка.

Поднял голову Кузя. Видит, перед ним две девки стоят. В смущение вошел.

– Да вот, думаю, разбежалось мое счастье по сучкам да по веточкам.

– А что так? – допытывается Дарьюшка.

– Так рок судил. Так, знать, на роду написано.

Интересно стало Дарьюшке: никогда об этом так не думала. А подружка ее прочь тянет, говорила, мол, тебе, разведет тут скуку этот Кузя. Дарьюшка и говорит ему на прощанье:

– Приходи на посиделки, у нас весело.

– Ладно, – сказал Кузя и лицом вроде бы как просветлел.

Подружка Дарьюшки так и прыснула со смеха! Отошли подальше, она прям зашлась от хохота. Здорово, мол-де, ты над ним подшутила.

– А я не шутила вовсе, – говорит Дарьюшка и от досады брови нахмурила.

Прикусила язычок подружка, да не надолго. К вечеру вся станица знала, что Кузю-горемыку на посиделки пригласили. Разыгрывает Дарья Кузю, всего-то дел.

Ближе к вечеру собрался молодняк на посиделки. Дарья как всегда на первом месте: и поет, и пляшет, и в игрища играет – весела да радостна. И никому невдомек, что она ждет-пождет Кузю, да так, что сердце у нее сладко замирает. И сама-то не понимает, что с ней такой-чи происходит. Наконец-то дождалась она Кузю. Идет тот и спотыкается на ровном-то месте. Молодняк присмирел. Ждут, как дальше комедь разыгрываться будет. Дарья к Кузе подошла, за руку взяла.

– Сядь, – говорит, – опочинься и ни о чем не кручинься.

– Легко сказать, – отвечает Кузя. Вздохнул горестно и присел вместе с Дарьюшкой.

– А как в народе говорят: кто в радости живет, того кручина не берет.

– Эх, Дарья-Дарья, не знаешь ты еще горя, не ухватывала тебя нойка за сердце.

И опять завздыхал Кузя. А Дарьюшка никак не угомонится.

– Что ж тебе радоваться неохота?

– От чего ж? – удивился Кузя. – Охота смертная, да участь горькая.

Парни тут дурить стали. Обидно им, что Дарьюшка Кузе такую честь оказывает.

– Гляка, гляка, как она к нему липнет.

– Вот так пара!

– А Кузя-то, кочетом себя ведет.

Обсмеяли их, обхохотали. Подхватилась Дарья, взяла Кузю за руку.

– Пойдем, – говорит, – отсель.

Вздохнул Кузя:

– Вишь, злости сколько в людях.

– Эко, горе.

– То-то ж, что горе.

И пошли они. Где слово какое друг дружке скажут. А где и помолчат. Только хорошо им было вдвоем. А на прощанье договорились еще встретиться. И встречались еще. А дальше больше, друг без дружки вроде как и обойтись не могут.

Вот как-то сидят они на берегу Дона. Хорошо Кузе с Дарьюшкой. Когда с ней рядом, вроде отступает от него кручина. Взял он сухую палочку и бросил в воду. Покружила-покружила палочка и камнем на дно пошла. Запечалился Кузя: и что ж я такой злосчастный. Заприметила это Дарьюшка. Взяла незаметно камень. И говорит:

– Смотри, и у меня потонет. И бросила в воду. Глядь, а камень поплыл. Не по себе стало Дарьюшке. А Кузя совсем омрачился.

– Эх, не бывать нам с тобою в этой жизни никогда.

Помолчала Дарьюшка, а потом и говорит:

– Взойдет солнышко и на наш двор. А ты меня сосватай.

Удивился Кузя, слов нет.

– Я не могу, – говорит.

– От чего ж?

– Если и отдадут тебя за меня, то все одно – я с тобой жить не смогу.

– От чего ж? – допытывается Дарьюшка.

– Мне будто кто-то ноги сводит и руки назад вяжет, – говорит Кузя. – Так оно выходит, что моя любовь горькая к тебе.

Досада Дарьюшку забрала.

– Иль, – говорит, – себя переможешь, иль я с тобой встречаться боле не буду. Поднялась и ушла.

Посидел Кузя на бережку, посидел. И поплелся домой. Приходит и говорит матери:

– Жениться хочу.

Мать посмотрела на него недоверчиво.

– На ком?

– На Дарье, – отвечает Кузя.

– Эх, хватил! Дочь атамана. Ты дерево по себе руби.

Уперся Кузя. Первый раз мать его таким увидела.

– Она мне в совесть, и я ей тож.

– Это она тебя надоумила? Смеется она над тобой.

– Не до смеха нам…

И завздыхал Кузя горестно.

А может чо и выйдет. Пошла мать к свахе. Объяснила, что и как. Та аж рот раззявила от удивления. Мыслимо! Кузя и Дарья. И ни в какую не соглашается. Атаман характером был крутоват, скольким сватам от ворот поворот давал. Срамиться-то кому хочется.

– Да ты только проведай, – упрашивает ее мать. – Закинь удочку. От чужого стола не зазорно и повернуть.

Подарков ей мать насулила. Согласилась-таки сваха.

– Ладно, – говорит, – вечером сбегаю, как стемнеет, чтоб от людей стыдно не было.

Обещание свое сваха сполнила вточности. Как стемнело, пришла она к атаману. Тот уж вечерять собрался.

О том, о сем зубы заговаривала сваха, все-то духом не решалась сказать, зачем пришла.

– Давай выкладывай, зачем явилась, – говорит атаман. – А то ходишь все вокруг да около.

Помялась сваха и зачастила: