Кайнокъ - [8]

— Как-как? Мне не понятен смысл… Знакомство — само собой. Но акклиматизироваться… Это — фигурально?

— Буквально. С высотой не шуткуют.

— Я два года… в управлении.

— Ржанец на версту ближе к господу богу, чем управление… Условимся на будущее: фигуральностей и прочих намеков не терплю. Люблю ясность. Инициативу, порядок, быстроту исполнения распоряжений. И ясность. Это мои условия.

Такое было невразумительное начало. То ли Ударцев принадлежал к числу тех неоригинальных людей, кто привык доверять только себе, то ли считал, что учиться плавать надо на глубине в условиях отчаянных: или — или…

Мысли, воспоминания… Скачут потревоженные, не уследить — кто, куда, откуда. Но больно разрывается сердце, и это уже что-нибудь значит. Сердце — оно, может, раньше понимает, кто ему друг, кто недруг?

Пирогов вздрогнул, отнял ладони от глаз. В приемной раздались осторожные, крадущиеся шаги. Раз или два Корней Павлович замечал, что так неслышно ходил Михаил.

«Что за чертовщина?»

Он ощутил за спиной близкий холодок. Но в тот миг кто-то стукнул в дверь костяшками пальцев и сразу толкнул ее. На пороге, припав плечом к косяку, стояла Ирина Петровна Долгова, печальная, потемневшая лицом.

Пирогов поднялся навстречу. Вытянулся машинально в стойке, не зная, как вести себя перед ней, покраснел слегка, точно застали его в чужом, не принадлежащем ему кресле.

— Входите… Вот сюда… Или сюда… Садитесь. Садитесь же!..

Она присела на краешек стула у самой двери, того самого, на котором сидела вчера, отвечая на вопросы Кречетова. Некоторое время она не могла говорить, а глядела в стену перед собой сухими неподвижными глазами. Корней Павлович, остерегаясь быть докучливым, потоптался немного на месте, тихо, как тень, опустился через два стула от нее.

— Вы верите, что его больше нет? — наконец спросила она, чуть повернувшись к нему.

— Я обязан верить. Хотя, конечно…

— А я не верю… Видела своими глазами и не верю.

— Понимаю. Все так неожиданно.

— Не по-людски как-то… Не по-людски…

— Пожалуй. Но… — Ему не хватало слов. — Понимаете, в сейфе стоит бутылка водки. Распечатанная…

Она тягуче посмотрела ему в глаза.

— Михаил… Степанович не любил это… Ту бутылку он открыл двадцать второго июня… Когда война началась… Отпил глоток. Остальное, сказал, допьет после победы…

— Вы долго вместе работали? — спросил осторожно Пирогов. Его не столько романтическая история бутылки удивила, сколько осведомленность и памятливость Ирины Петровны.

— Мы работали… три года, два месяца и… одиннадцать дней. Вас удивляет, почему я и дни считаю?

— Я не успел подумать об этом.

— Вы, товарищ лейтенант, умный человек. Тактичный, не в пример другим. Михаил… был хорошего мнения о вас… Он говорил, что ему повезло с заместителем. С вами…

Пирогов ушам своим не верил. Он вообше-то стеснялся, когда его хвалили, а тут и вовсе особый случай был.

— Вы не знаете… — продолжала она. — За глаза он называл вас просто по имени. И часто говорил: «Корней разбирается. Корней докопается, разложит по полочкам…» Вы бы подружились с ним.

— Спасибо, — неловко бормотал Пирогов. — Я понимаю… Я тоже думаю, мы должны были подружиться.

Теперь это было неважно, но раз она говорила так, значит, ей хотелось, чтоб и он, Пирогов, уверовал в дружелюбие Ударцева и помнил его возвышенным до благородства.

— Мне будет трудно без него, — признался Корней Павлович. — Ведь я — новичок. И потом, я совсем не в курсе его дел… Знаете, у меня не выходит из головы… Глупо, конечно, но мне кажется, в тот день он куда-то спешил… Сегодня на похоронах услышал я, как старушки переговаривались. И сказали они слово такое — предчувствовал. Я не верю в предчувствия. Вообще не верю. А особенно в предчувствие смерти здоровым человеком. Ерунда это. Поповщина. Но почему мне это запомнилось? А вот почему. Нельзя предчувствовать, но можно знать… Предвидеть опасную встречу… Опасного человека… Вчера мы искали хоть маленький письменный намек, что такая встреча могла состояться. И не нашли.

— Михаил редко делал записи. Только когда возбуждал дело.

— Виноват, не имею права, но… Поймите правильно… Может, был такой разговор между вами?.. Маленький. Краешком… Переполнилась душа, плеснула через край…

Она медленно повернула к нему лицо, и он снова увидел мучительную тягучесть ее взгляда. Казалось, она спрашивала: «А что будет, если скажу? Что?! Что?! Что?!»

— Я понимаю, о чем вы… Это Михаил тоже в вас заметил. Он… Господи, да он был молчун молчуном! Придет, сядет и… Простите… У него не было какого-то увлечения. Работа была для него всем. Правда, он любил читать книги. Иногда жаловался: совсем нет времени, а то перечитал бы все… Однажды он принес книжку… Месяц назад. Или меньше — не помню точно… Принес и говорит: прямо про наши горы… К чему это я? Да!.. В той книжке про диковинную страну написано, про диковинных зверей, какие водились на земле до человека еще… Фантазия… Но… Вы знаете, Михаил иногда рассказывал, про что читал. Смеялся, если писатель не сводил концы с концами. Он как-то по-своему читал. Будто следствие вел. Много промахов видел. А тут сказал: про наши горы. И невеселый. Даже грустный.