Кайа #1 - [13]

Вернувшись к себе, я долго стоял под струями теплого душа, размышляя о всяком. Почему Вселенная столь несправедлива со мной? После прожитой мною жизни, полной одиночества и страхов и которая закончилась столь рано и печально, мне позволили прожить другую жизнь и, не спросив моего желания, подсунули тело девочки-самоубийцы, которую не ждало впереди ничего хорошего. Только борьба за то, чтобы не быть заживо погребенной и забытой всеми в комфортной клетке этого сумасшедшего дома.

Вздохнув и закрыв глаза, я внезапно ощутил, что что-то, что было всегда — теперь исчезло. Мой страх, душивший меня последние 14 лет и который давно уже стал неотделим от моей души — бесследно пропал.

Неожиданно «осиротев», я застыл, подставив лицо под струи воды, когда ощутил, что вместо исчезнувшего страха, меня заполняет новое чувство, ранее мне не свойственное — решимость!

Постояв еще какое-то время под душем, я закрыл кран и вышел из ванной комнаты, вытираясь на ходу.

Мое лицо теперь вновь напоминало утреннее озеро, и те, кто наблюдали за мной с помощью камер, видели на моем лице лишь только спокойствие и безмятежность. И впервые за очень долгие годы, это было не только внешнее спокойствие.

Как и было обещано, мой врач записала меня на прием ко Льву Моисеевичу, который принял меня неожиданно быстро.

В середине следующего дня, ко мне пришла мой доктор, Ирина, сообщив, что Лев Моисеевич ждет меня, в своем кабинете, через час.

Сижу в приемной вместе с Ириной, ожидаю, когда секретарь пригласит нас войти.

В качестве одежды, выбрал длинную, до щиколоток, стильную юбку, темного цвета и белую блузку, из той кучи шмоток, что приехала со мной. В чем-то, вроде юбки или платья, я уже научился ходить по улице, не обливаясь при этом потом со стыда, когда мимо меня проходят другие люди. Не даром же говорят, что человек — это такая скотина, которая может привыкнуть ко всему.

Эти шмотки сделали меня визуально старше, чем я есть. И для чего я их и надел. Самая большая проблема в задуманном мною, состоит в том, что я малолетка. И «вес» одних и тех же слов, что скажу я и тех, которые, сказал бы на моем месте взрослый человек — радикально отличается, при чем совсем не в мою пользу. А я и мои слова, должны быть восприняты всерьез, а то, что я собираюсь сказать, должно звучать убедительно. Ибо, если в этот раз я не добьюсь желаемого, то другой возможности может мне и не представиться.

— Лев Моисеевич вас ожидает, — вернула меня из моих мыслей секретарь, — после чего мы с Ириной, постучавшись, вошли в кабинет и поздоровались с его хозяином.

— Присаживайся, пожалуйста, — сказал мне хозяин кабинета, указав рукой на кресло.

Я сел, поблагодарив Льва Моисеевича.

— Ира, — сказал тот моему лечащему доктору, — ты можешь идти заниматься текущими делами, а мы с Кайей поговорим.

— Да, конечно, — сказала та, кинув на меня взгляд, явно говорящий: «веди себя прилично!» и покинула нас.

Я осмотрел кабинет. Обстановку, кроме персонального компьютера, или как там он называется в этом мире, можно было смело назвать антикварной. Но весь интерьер был в прекрасном состоянии, явно проходя, время от времени, реставрацию.

На стенах висели картины, изображающие, по всей видимости, предшественников Льва Моисеевича на этом посту.

Обстановка кабинета подтверждала мое предположение о том, что сидящий передо мной человек, ни за что не допустит, чтобы этому заведению был причинен ущерб.

В кабинете мы были не одни. У дальней стенки, на кожаном диванчике, сидела женщина. На вид, около 30 лет. Сидела она вальяжно, закинув ногу на ногу, опираясь локтем на спинку дивана. Сидела, как у себя дома.

— Это моя внучка — Марина, — сказал Лев Моисеевич, заметив то, как я смотрю на сидящую, — со временем, она займет мое место.

Он это сказал, с гордостью глядя на свою внучку.

Сама же эта «внучка» имела вид типичной «мажорки». Что впрочем не означало автоматически ее безмозглости. Мне она показалась довольно житрожопой особой, которая лениво рассматривала меня с едва заметным презрением и жалостью.

Ее наличие тут не входило в мои планы и могло им помешать.

Как говорится, все всегда идет не так, как было изначально задумано.

— Лев Моисеевич, — начал я разговор, обратившись к хозяину кабинета, нацепив самую лучшую свою улыбку, — находясь в вашей клинике мне стало гораздо лучше, несмотря на то, что моя память пока ко мне не вернулась. Примите, пожалуйста, мою благодарность.

Тот кивнул, откидываясь на спинку кресла и сказал:

— Я полагаю, Кайа, что ты мне хотела сказать еще что-то, помимо слов благодарности.

Перестав улыбаться, я вернул на лицо маску спокойствия, продолжив:

— Так и есть, позвольте мне заранее извинится, если мои слова покажутся вам дерзкими или оскорбительными. Я ни в коем случае не хочу обидеть вас. А также за то, что невольно могу втянуть вас и вашу клинику в свои семейные неурядицы.

Лев Моисеевич молча сидел, ни сказав ни слова, а вот его внучка, перестав улыбаться, сощурившись, очень внимательно следила за мной и моими словами.

— Как вам известно, — продолжил я, глядя чуть в сторону от него, — мною была сделана невероятная глупость, я совершила попытку суицида. Несмотря на то, что меня спасли, я побывала за гранью жизни.