Кавказские новеллы - [23]

С трапезой расположились под орехами. Расстелили скатерть, разложили посуду и снедь. Куриц варить понесли в дом, в единственный дом Церосхеви. Пригласили к трапезе и хозяйку. Та долго стеснялась и отказывалась, но подчинилась.

Застолья по-мужски, по обычаю, не получилось. Не особенно тетушка им управляла. Более того, усевшись с той стороны скатерти, которая была к Церосхеви, тетушка потихоньку повернулась ко всем спиной, потому что ей было неудобно все время оглядываться на свое несуществующее селение. Она и не заметила, как отвернулась от всех и смотрела только туда, на сизые развалины Церосхеви.

Откуда-то к трапезе набежали поджарые свиньи. Их стали прогонять, но безуспешно. Пришли два теленка, маленькие и милые. Дочка Дареджан стала их кормить хлебом и грушами. Заносчивый петух привел десяток куриц, как цыган цыганок. Они принялись везде шнырять.

Позже всех пришел старичок с палкой — из того селения, которое видел шофер под горой. Шагов за тридцать он остановился с приветствием. Тетушка с подружкой громко пригласили его к трапезе. Старичок, сухой и согнутый, с лицом дубовой коры, подошел не спеша, поздоровался еще раз. Его снова пригласили присесть, а дочка Дареджан церемонно поклонилась:

— Проходите, угощайтесь!

Получилось у нее смешно.

Наливая старичку, тетушка посмотрела на шофера, не налить ли ему. Он снисходительно улыбнулся, отчего же де не налить — к тем двум прибавим еще пять крестов. От него отстали. Старичок выпил в одиночестве.

Опять пошли воспоминания.

Молодая женщина пошла смотреть куриц, не готовы ли. Когда она вставала, халат ее спереди несколько оттянулся, и шофер увидел ее груди, очень похожие на небольшие груши. Он вспыхнул и долго провожал ее глазами, угадывая под бесформенным халатом движения еще не располневшего тела. Может быть, старичок заметил его взгляд. А может быть, вставая, женщина сама по себе невольно обратила на себя внимание, но он вдруг сказал тетушке:

— Теперь она тоже вашей считается, уважаемая?

— Тоже наша! — ответила тетушка.

— А такую любая фамилия с почетом возьмет! — сказал старичок. — Уже два года одна живет. Она вышла замуж против воли родителей, убежала со своим любимым парнем. Тот упорным человеком оказался. Говорит, я деревню к жизни верну. Сейчас в армии он, в Афганистане. Осенью домой придет. Нравится им тут. Уехать отсюда невозможно — притягивает.

— Почему же все уехали? — спросила Дареджан.

Старичок не нашел что ответить. Откуда ему знать — он-то ведь не уехал.

Снова стала говорить тетушка. И завела речь о том, что их, настоящих церосхевцев, то есть тех, кто родился в Церосхеви, осталось всего двое, двое старушек, а из мужчин не осталось никого. Старичок покачал головой и сказал, что знает еще одного человека, родившегося в Церосхеви.

— Нет, нас только двое, — твердо сказала тетушка.

— Ан нет, уважаемая! — воскликнул старичок и позвал девочку, дочь хозяйки. — Пойди сюда, милая!

Девочка несмело подошла.

— А вот и третий человек, родившийся в Церосхеви! — сказал старичок.

И все враз посмотрели на девочку. Потом удивленно и одобрительно ахнули. И ахнули по большей части потому, что сами не догадались. К ней потянулись с ласками, а она застеснялась, если не испугалась, прижалась к старичку и отворачивалась от всех, не соблазняясь даже на подарки. Впрочем, на самый дорогой (от шофера), она согласилась. Он пошептал дочке Дареджан на ухо, чтобы она уговорила девочку покататься на машине. Девочка с такой мольбой посмотрела на подошедшую мать, что не разрешить стало невозможно.

Они славно покатались. Девочка была в восторге, и шоферу не хотелось ее отпускать. Он, как только вспоминал ее мать, так начинал придумывать, чем бы еще обрадовать девочку. Он давал ей подержаться за руль, отдал ей чертика, болтавшегося на цепочке в кабине, разрешил сигналить. И каждый раз спрашивал, что она еще хочет.

Наконец девочка устала и сказала:

— Хочу к маме!

Шофер расстроился. Девочка прижалась к матери. Халат обтянулся, и шофер опять увидел, что женщина стройна. Чтобы забыть ее, он стал ковыряться в моторе, потом несколько раз попытался въехать на отвесную гору. Машина застревала на первых же метрах, грозилась опрокинуться. Шофер оставил затею, включил радио и стал слушать музыку.

А у скатерти тем временем шла беседа о прошлом. Сидели, вспоминали сельчан и старую жизнь. Тетушка посетовала, что ущелье, некогда такое многолюдное, опустело. У старичка после ее слов лицо виновато запылало, будто он подговорил всех уйти. Тетушка сетовала, он же кивал, соглашаясь, — да-да, все уходят, горы пустеют, дичают, а им, горам, нужны люди, раньше ущелье было тесным, сами смотрите, на какой площадке церосхевцы ютились, над пропастью жили, от врагов, конечно, безопаснее, но будь земли побольше — разве не раскинулись бы не разогнулись! Много народу жило здесь. Дорога раньше шла по ущелью, важная дорога в Магран-Двалети — была такая страна в горах — и дальше через Кавказ на север. А теперь? Белотскую крепость проезжали? Крепость есть, а деревня где? Что-то там еще стоит наверху…

Услыша про Белотскую крепость, подружка глянула на тетушку, но та постаралась взгляда ее не заметить.