Кавказские евреи-горцы (сборник) - [28]
– А если и вас станут в войска записывать?
– Все уйдем в Турцию. Мы любим свои аулы. На несколько дней уедешь – и то тоска берет, но если на нас шинель наденут, мы уйдем от вас.
Это я знал и без Магомеда-оглы. Еще Гаджи-Мурад-Амиров в 1873 году рассказывал, что только одни слухи о запрещении носить оружие и о рекрутском наборе заставляют горцев массами переселяться в Турцию, несмотря на их редкую привязанность к родине. «В их глазах перед солдатской службой самый ад – ничто, хотя мухамеданское пекло похуже дантовского».
Вот как, например, плакался один переселявшийся в Турцию:
– Меня не ждут там богатство и радость, но если бы и ждали, то и тогда я не был бы счастлив. Да и можно ли быть счастливым, когда человек покинул родной аул, своих соотечественников, друзей и родных; когда не имеешь возможности посещать могилы своих отцов в пятницы и в день великого Байрама и сидеть в кумае на досуге!
И, зная, что их встретит там нищета, они все-таки уходят сотнями и тысячами.
Глава 4
Оставленный аул
На окрестные горы ложатся синие тени вечера. По местному еврейскому обычаю, Бениогу отправил двух своих сыновей сопровождать нас до ночлега. Молодежь весело перекликается, забавляясь эхом, болтает с важным и серьезным Магомедом-оглы и на скаку стреляет в ласточек, закружившихся в воздухе.
Мы едва пробираемся по дну Кай-Булагской щели. Направо и налево, то стесняя нас, так что мы проезжаем гуськом, то расширяясь, высятся почти отвесные стены. Зелень треплется на них редкими пятнами, горбины и плоскости камня изорваны черными трещинами, где гнездятся ящерицы и до сумерек неподвижно держатся серые совы. Внизу, по самому дну щели, едва-едва сочится вода, с камня на камень, с уступа на уступ, чистая, холодная.
– Где же это грохот воды слышится? – заинтересовался я.
– А другой большой рукав есть. Он вон в ту косую щель ушел, там и бурлит, ворочая камни.
В одном месте нам пришлось проехать сквозь небольшой каскад. Щель тут сужалась, так что издали казалось невозможным пробраться в это игольное ушко. Мы направились туда гуськом. Там, в этой скважине, сверху вниз обильным дождем сыпался ручей студеной воды.
Нас обдало с ног до головы, потому что свернуть было некуда.
– Как не отведут ручья куда-нибудь в сторону? – заметил я.
– Христиане не позволяют. Захотели мы раз очистить дорогу, столько шуму вышло!
– Это отчего?
– Да, говорят, святая Нина нарочно ручей тот пустила. Креститься не хотели здешние евреи, ну так она и сделала чудо – кто ни проедет, всех этою водою окрестит. Хочешь не хочешь, а брызнет. Поневоле! Прежде евреи этой дорогой вовсе не ездили. Горами шли.
– Это неправда! – вставил Магомед-оглы. – Дело иначе было. Окрестный народ давно-давно креститься думал. Только реки не было такой, чтобы в нее погрузиться могли. Ну, святая Нина и велела этому ручью выйти. Кто хотел крещение принять, проезжал Кай-Булагскою щелью. Святой ручей называется.
Христианские предания живут еще в этой давно омусульманившейся стране. Развалины христианских храмов встречаются повсеместно, и окрестное население относится к ним с суеверным страхом. Шамиль хотел было через своих мулл уничтожить эти развалины, но ни проповеди, ни приказания имама не могли побудить народ разбросать уже нестройные глыбы тесаного камня, разбить следы алтарей и истребить кресты, оставшиеся на стенах. Народ боялся мщения Мириам – и верил, что, разорив остатки храмов, он озлобит горных духов, живущих в этих красивых руинах. Как бы ни была плоха погода, иди хоть проливной дождь, мусульманин не станет искать защиты под кровлями и сводами этих церквей. Мне не удалось видеть самому их, но рассказы окрестных жителей рисуют необычайно дикие картины горных трущоб, где таятся развалины. В них только и находит убежище смелый разбойник, которому гораздо страшнее погоня нукеров, чем обители горного духа. Туда же забираются молодые пары, играющие свадьбы «уводом».
Евреи относятся к этим храмам с меньшим страхом, но все же трогать их не решаются. Вообще кавказский горный еврей не питает вражды к христианству. Невежественные раввины его, поддерживая только обрядности Моисеева закона, чужды фанатизма и исключительности остального Израиля. Кроме христианских храмов, особенно уважаются древние священные рощи. В их заповедную глушь проникают с религиозным благоговением. Тут царит вечное молчание, и громкий голос человека не осмеливается резко нарушать этого спокойного сна вековечных великанов, переживавших целые племена, давно исчезнувшие с лица Кавказа перед нашествием более сильных и мужественных дружин. В тени этих великанов некогда воздвигались капища неведомым богам, потом древние семиты домоисеевой эпохи совершали здесь свои таинственные служения. Наконец, тут же царил культ Молоха до тех пор, пока эти священные рощи не огласились гимнами христианских проповедников, смененных, в свою очередь, проповедниками и вождями ислама. Так же молчаливы, как тогда, так и теперь, заповедные дубровы, и такой же покой царит под их сводами. Солнце редко проникает в сырые чащи, где только шорох дикого зверя да робкое пение мелкой лесной пташки оживляют безмолвные могилы павших религий и исчезнувших народов.
