Кавказ: земля и кровь - [160]
20 сентября. В 8 часов утра увидели мы пароход, но не знали еще, кто едет, между тем пароход приблизился и, выкинув желтый флаг с орлом, разрешил загадку. Весь лагерь кричал: «Ура!» — с крепости, со всех корабельных орудий и из лагеря салютовали. Солдаты были в восхищении о приезде государя, они и одеваясь не переставали кричать, они никогда еще не видели русского владыки и потому с нетерпением ожидали, чтобы он высадился. Ветер не переставал, нельзя было и думать, чтобы государь съехал на берег, но всегда отважный и желающий поскорее видеть своих храбрых воинов, он в 11 часов утра съехал на берег и прибыл в лагерь. Солдаты построены были в боевом порядке на линейках в мундирах, ранцах и фуражках, офицеры — в сертуках и фуражках, при шарфах; прикомандированные кавалеристы — на правых флангах полков, к коим прикомандированы, а пешие — во фрунте. С трудом можно было стоять: фрунт волновался и знамя едва могли держать. Государь обходил войска пешком, с ним — наследник, граф Орлов,>[280] Меншиков, Адлерберг,>[281] Кавелин>[282] и какой-то прусский штаб-офицер. Радостное «ура» сливалось от правого к левому флангу. Обошедши войска, государь пошел в палатку к генералу Вельяминову. В это время в Еленчике сделался пожар: загорелось сено и мука и сгорело всего тысяч на 200, почему и отправили тотчас в крепость один батальон. Вышедши из палатки, государь очень ласково разговаривал со многими офицерами и солдатами, благодарил последних за их храбрость, дал несколько Георгиевских крестов собственноручно солдатам, оказавшим мужество, и которые были помещены в реляциях, кроме того, дал в каждую роту по два Георгиевских креста с тем, чтобы солдаты сами между собою назначили их храбрейшим и достойнейшим, и велел выбрать с каждого батальона по 8 человек в Гвардию. После сего государь отправился в Еленчик, где присутствовал при пожаре до тех пор, пока он начал стихать. Обходя лазарет, государь навесил сам на некоторых раненых Георгиевские кресты и осчастливил своим посещением генерала Штейбе, коему позволил ехать пользоваться за границу и дал на подъем 1000 червонцев (12 тысяч рублей). Государь остался ночевать в крепости.
21 сентября. Ужаснейший ветер продолжается, не стихая ни на минуту, нет ни одной палатки, которая бы устояла, сегодня и Вельяминова палатку опрокинуло. Мы поделали себе балаганы низенькие, напялив их палатками, и сидим в них, как лисы в норах. Ольшевский получил от государя 3000 ежегодно столовых, а Сердаковский>[283] — 1500, Линген единовременно — 10 тысяч рублей.
22 сентября. Ночью ветер еще усилился, но к вечеру сделался немного сноснее, и в 5 часов пополудни государь сел на пароход, где и остался ночевать.
23 сентября. В 4 часа пополудни государь снялся с якоря, не поднимая своего флагу, солдаты в лагере кричали: «Ура!». Сегодня все укладываются и приготовляются к походу. Все солдатские вещи перевозят в Еленчик. Причины геленчицкого пожара настояще не известны, но говорят, что подожгли нарочно, почему государь остался очень недоволен и велел произвести строгое следствие, для коего и оставлен в крепости полковник Бринк.>[284]
24 сентября. <…> Сегодня больше сотни черкес перебралось на сю сторону гор и ранили одного казака в цепи у прикрытия скотины.
25 сентября. <…> Выступили из Еленчика в 6 часов утра, маленький дождик, помочивший нас несколько минут, послужил предзнаменованием хорошего, удачного похода. <…>
26 сентября. <…> Погода во весь день была самая осенняя, холодная, и притом изредка моросил дождик, туман не проходил ни на минуту. Мы остановились на ночь часу в 5-м пополудни, ибо за туманом далее нельзя было идти.
27 сентября. Выступили в 6 часов утра и пришли в Абин в 4 часа пополудни, где и расположились на ночлег. <…> Здесь горы начали постепенно исчезать, и глазам нашим представилась впереди обширная равнина. Пробывши в горах 5 месяцев, теперь очень странно видеть равнину. День был чрезвычайно серый и холодный. Завтра идем вперед с Алексеем Александровичем [Вельяминовым]. Мне не верится, что завтра увидим Кубань, по крайней мере, так многие надеются, но до Кубани еще 36 верст, черкесы здесь лихие, стреляют метко, и одна роковая пуля может прекратить все надежды.
28 сентября. Ночью, часу около первого, черкесы с двух сторон сделали несколько залпов из ружей, пули просвистели над нашими палатками, но никому не причинили вреда; пикеты черкесские виднелись кругом нашего лагеря. Выступили с Алексеем Александровичем <…> в 6-м часу на легких, составя свой авангард, арьергард и боковые цепи, отряд двинулся вслед за нами. <…> Мы шли очень скоро, так что далеко за собой оставили отряд. Привал сделали на Кунипсе, и, дождавшись отряда, который на нашем месте остался ночевать, двинулись вперед, и в 5 часов пополудни были уже в Ольгинском тет-де-поне>[285] и расположились на левом берегу Кубани. Я тотчас переехал в Европу, и самый воздух показался мне несравненно лучшим, одним словом, мне легче было дышать, и Ольгинское, прежде столь скучное, показалось нам веселым: здесь были три лавки и мы могли почти все иметь. <…> Теперь остается благодарить Бога за счастливое окончание экспедиции столь трудной.
