Кавказ и аланы - [60]

Очевидно, в горах Кавказа работал фактор «психологического стереотипа», когда при заключении браков отдавалось предпочтение людям именно того внешнего облика, который проявлялся в кавкасионском типе и был глубоко традиционен для этих мест [Алексеев, 1974, с. 124]. Желание сохранить свой генотип проявляется в почти полном отсутствии смешанных браков среди карачаевцев и балкарцев и в наши дни.

Интересно, что монголовидность в палеоантропологическом материале появляется в эпоху раннего средневековья в Дагестане [Алексеев, 1974, с. 29–30, 105], тогда как в северокавказских степях (возможно, за счет малочисленности находок) и на территории Черкесии документируется лишь с середины II тысячелетия [Алексеев, 1974, с. 206].

Известно, что аланы и осетины ираноязычны, карачаевцы и балкарцы тюркоязычны, язык последних откосится к кипчакской группе. Языковые схождения осетинского и балкарско-карачаевского языков (около 200 слов), по мнению крупнейшего специалиста в этой области В. И. Абаева, — «наследие старого аланско-тюркского смешения, происходившего на территории всех ущелий, от Терека до верхней Кубани» [Абаев, 1949, с. 275], относимого им к эпохе раннего средневековья. Еще В. Ф. Миллер обратил внимание на ираноязычные топонимы верховьев Кубани, далее этот материал был расширен В. И. Абаевым, данные по этнонимике и ономастике привели В. А. Кузнецова, неоднократно обращавшегося к этой теме, к следующему высказыванию, с которым нельзя не согласиться: «Данные археологии, языкознания и письменных исторических источников не оставляют сомнений в том, что ираноязычное аланское население в эпоху раннего средневековья жило в верховьях Кубани и на территории Балкарии» [Кузнецов, 1974, с. 84].

Тем не менее окончательное слово остается все-таки за археологией. Только с ее помощью можно конкретизировать процесс постепенной языковой ассимиляции местного горского населения (при его биологическом преобладании) ираноязычными пришельцами аланами; ответить на вопросы, как, когда и в какой форме происходит проникновение тюрок в аланскую среду. Мы знаем о сооружении монументальной крепости Хумара с тюркскими руническими надписями на блоках стен VIII в., уже шла речь о том, как археологические работы автора выявили на аланской крепости «Указатель» смену аланского строительного горизонта тюркским, скорее всего болгарским: постройки предшествующего периода разрушены, сровнены с землей, перекрыты камнем, и на этой каменной площадке за крепостными стенами предшествующего археологического периода встала юрта, небольшая, очевидно, вся обвешанная изнутри шелковыми тканями и коврами; центральное положение в крепости, сам факт ее существования должны были продемонстрировать силу завоевателей. Мы не можем четко датировать эти события — скорее всего это конец VII — начало VIII в., время враждебных отношений алан с Хазарским каганатом и арабо-хазарских войн.

Долгое время эти исторические события документировал другой археологический факт — находки глиняных лепных котлов с внутренними ушками на поселениях в районе Кисловодска [Кузнецов, 1961; 1964; 1974]. В. А. Кузнецов обнаружил их при поверхностных сборах и шурфовках и предложил типологию глиняных котлов на основании конфигурации внутренних ушек. Этот материал он датировал по аналогии с котлами салтово-маяцкой культуры VIII–IX вв. и принял их болгарскую принадлежность. С момента первого обнаружения котлов на Кавказе многое изменилось, поэтому далеко идущие выводы, как указывал и сам автор, преждевременны и неверны [Кузнецов, 1974]. Тщательный анализ котлов, произведенный С. А. Плетневой, показал, что этот тип посуды возник лишь на рубеже IX–X вв., причем лепные котлы появились позднее гончарных. Вопрос о глиняных котлах на Северном Кавказе хотя и связан с темой вклада тюркоязычных народов в аланскую культуру, но хронологически это явление относится не ко времени появления на Северном Кавказе в VIII–IX вв. болгар, а ко времени проникновения печенегов и половцев в северокавказские степи.

Среди вещей из катакомбных погребений VIII–IX вв. в районе Кавказских Минеральных Вод в трех случаях нами найдены обычные глиняные аланские лощеные сосудики с процарапанными тюркскими рунами (правда, необычно то, что они использовались как тамги, по одному знаку, а не в виде надписей); в нескольких комплексах обнаружены бронзовые поясные наборы или пряжки, аналогии которым происходят из сибирских памятников. Эти, хотя и единичные, вещи документируют связи (или непосредственное проникновение) тюрок с территорией Пятигорья в VIII–IX вв.

Более ранние (VII–VIII вв.) связи с тюркским миром лучше документированы для Северо-Западного Кавказа (Среднее Прикубанье) и Северо-Восточного Кавказа (Дагестан), где нами выделен набор посуды, который может быть связан с болгарами: кубышки, горшочки с линейным и линейно-волнистым орнаментом, малое количество керамики в погребениях [см. Ковалевская, 1981]. В Центральном Предкавказье с болгарами связывают грунтовые могилы с заплечиками, раскопанные Е. И. Крупновым в Кешенэ-Алы (Балкария). Можно предположить, что находки металлических гривен связаны с болгарами, двухпластинчатые фибулы тоже чаще происходят из болгарских погребений.