Кавказ и аланы - [45]

Специфика того или иного памятника проявляется в ассортименте керамики, что отражает особенности погребального обряда, очевидно связанные с этнокультурной принадлежностью погребенных; так, в единственном верхнекубанском катакомбном могильнике Байтал-Чапкан в погребениях найдены миски, столь характерные для катакомбных же (но лодкурганных) погребений V в. н. э. из Брута и хутора Октябрьского. Отдельные типы керамики документируют связи верх не куб а некого аланского населения с жителями Черноморского побережья Кавказа, в частности абасгами и санигами: красноглиняные бутылкообразные сосуды, красноглиияная керамика с росписью; но это уже в большей степени касается следующего исторического периода, здесь женам хотелось акцентировать лишь один аспект этой темы — близость между керамикой V в. и керамикой последующих периодов (VI–VIII вв.) и единую линию ее развития.

На материалах верхнекубанских памятников могут быть решены те вопросы, которые мы не можем решить на многих других: какое среднее количество сосудов приходится на одного погребенного, существует ли отличие в количестве, наборе и размерах сосудов для погребений женщин, мужчин и детей, можно ли делать какие-то выводы о богатстве погребенных на основание числа Положенных с ними сосудов? В этом смысле памятником первостепенной важности является Байтал-Чапканский катакомбный могильник VI–VII вв., где катакомбы использовались (за одним только исключением) для одиночных погребений.

Что касается среднего числа сосудов на одного погребенного, то наибольший показатель наблюдается для женских погребений (3,8 сосуда), затем для каждого из погребений парного захоронения (3,0), мужских (2,8  и детских (2,5). Эта же связь с полом и возрастом почти полностью повторяется в распределении среднего объема сосудов (в качестве критерия взята высота): 18.7 см для парного погребения, 16,2 см для женского, 15.8 см для мужского и только 10,9 см для детского. Другими словами, это значит, что в детские погребения ставили только маленькие кружки и очень редко кувшины, а в погребения взрослых — кроме кружек, кувшинов иногда крупные трехручные кувшины-водолеи (чаще женщинам, чем мужчинам). Конечно, если бы мы измеряли не высоту сосуда, а объем, то полученные отличия были бы еще нагляднее.

Среднее число сосудов на одно погребение может также служить хронологическим показателем: ранние погребения содержат до шести сосудов (Гиляч), тогда как в погребениях IX в. (Мокрая Балка) каждое второе погребение вообще не содержало керамики, а в остальных было по одному сосуду. Этот показатель уменьшается постепенно от 3,0 (V–VII вв.) через 1,5 (VIII — первая половина IX в.) до 0,5 (вторая половина IX в.).

Рассмотрев лишь некоторые аспекты формализованного анализа массового керамического материала и возможностей его применения, мы отчетливо видим, насколько красноречивым и исторически информативным может оказаться этот материал при умении правильно его прочесть. В нашем случае он позволяет проследить преемственность в гончарной традиции от кобанской культуры к аланской, а в пределах аланской — от первых веков нашей эры до развитого средневековья, то есть именно керамика демонстрирует местные древние корни раннесредневековой аланской культуры.

Аланы и ирано-византийские отношения в VI–VII вв.

В жизнь ромеев и индийцев вторглась война, этот источник бедствий, можно сказать, пристанище всех несчастий, основной нарушитель жизни.

Феофилакт Симокатта,

История, кн. 3,9

Шестое столетие является временем расцвета или, собственно, демографического взрыва для того населения северокавказских гор и предгорий, которое принято отождествлять с аланами. Если для V в. все пункты, откуда происходят интересующие нас древности, можно пересчитать по пальцам, а количество погребений лишь очень незначительно превышает число могильников, то для VI–IX вв. археологическая карта уже насыщена памятниками — сотни поселений и могильников, сотни погребений в могильниках, памятники характеризуют разнообразие вещей, их достаточно четкие даты и ареалы при ощутимой локальной специфике. Исследование этого яркого периода существования на Северном Кавказе аланской культуры поднимает большое количество интересных и дискуссионных проблем, часть которых мы постараемся осветить.

И почти как парадокс — очень сдержанные данные письменных источников: история населения VI–IX вв. может быть воссоздана нами в основном на археологическом материале.

О всех событиях, происходивших за — Кавказским хребтом (если смотреть глазами византийцев и иранцев), мы узнаем только в связи с событиями международной жизни VI–VII вв., когда интересы крупнейших держав мира того времени — Византии и Сасанидского Ирана — столкнулись на Кавказе. Историки раннего средневековья знали значительно больше об интересующих нас народах, чем мы можем предположить, но, к нашему величайшему сожалению, далеко не все сведения, которыми они располагали, нашли отражение в источниках, посвященных по преимуществу политической ситуации на Черноморском побережье Кавказа. Они прекрасно осведомлены о расстановке сил и общем положении описываемых народов, но из этих текстов удается извлечь лишь крупицы информации, представляющей для нас интерес в контексте данной работы. Для VI в. сведения черпаем мы в ряде сочинений Прокопия, Менандра, Агафия, Феофилакта Симокатты, Феофана и Захария Ритора.