Кавказ и аланы - [38]

К концу V в. можно отнести грунтовые могилы Тамагацика [Алексеева, 1955; 1971], подземные склепы Гиляча, раскопанные в 1965 г. Т. М. Минаевой, каменную гробницу, исследованную С. Д. Мастепановым у Хумары [Алексеева, 1971], отдельные грунтовые катакомбы близ Кисловодска, комплекс из Вольного аула в Кабардино-Балкарии, ряд случайных находок в дореволюционных коллекциях из Северной Осетии. Все эти памятники — из горных районов и предгорий. Погребальные сооружения отражают давние местные традиции; погребения чаще не единичны, а объединены в могильники, хотя и представлены небольшим числом комплексов (три-шесть). Иногда в этих могильниках были исследованы и более поздние погребения (например, Гиляч), что говорит о преемственности населения в данном пункте, о непрерывном существовании кладбищ с IV–V до VI–VIII вв.

В степных районах комплексы гуннского времени происходят из курганов — это и катакомбы в Терезе [Алексеева, 1971], Бруте и хуторе Октябрьском [Абрамова, 1975], и уникальная гробница в Кишпеке [Бетрозов, 1980, с. 113–122], и погребения из Паласа-Сырта и Большого Буйнакского кургана в Дагестане. Большая часть погребений ограблена в древности, особенно степные курганы, поэтому в нашем распоряжении оказывается весьма неполный материал.

Погребальный обряд и погребальные сооружения на Северном Кавказе разнообразны и в своем подавляющем большинстве восходят к типам, характерным для времени кобанской культуры, начиная от ее расцвета до первых веков нашей эры (грунтовые могилы, каменные подземные гробницы). Продолжают использоваться катакомбы — подкурганные в степных — районах, бескурганные — в предгорьях (в горах в тот период катакомб нет); появляются уникальные гробницы типа Кишпекской. Поселения того периода для Центрального Предкавказья неизвестны и не исследованы.

Из типичных для конца IV–V в. вещей отметим, пряжки мужских поясов (самая частая находка) с довольно массивной, расширенной в передней части рамкой и длинным хоботкообразным язычком, без щитка или е пластинчатым орнаментированным щитком округлой или квадратной формы (бронзовые, серебряные или золотые). Пряжки, как правило, имеют округлую или овальную рамку, щиток может быть украшен инкрустацией из сердолика; поясные накладки и наконечники отсутствуют. Датирующим элементом являются и фибулы — как маленькие ленточные двучленные прогнутые подвязные с короткой пружиной, так и небольшие двупластикчатые, покрытые золотой фольгой и украшенные полудрагоценными камнями, чаще красными; инкрустированные экземпляры происходят из дореволюционных раскопок в Северной. Осетии [Уварова, 1900, табл. CLII], из каменной гробницы № 4 раскопок Т. М. Минаевой 1965 г. в Гиляче, неорнаментированные серебряные — из бескурганного погребения, вскрытого в 1923 г. М. И. Ермоленко в Вольном ауле близ Нальчика.

В Гиляче и в окрестностях Кисловодска найдены золотые прямоугольные шарнирные бляхи, украшенные перегородчатым орнаментом, инкрустированные красным и зеленым стеклом. Детали типичного для гуннов конского снаряжения найдены в гробнице Кишпека, разграбленных подкурганных катакомбах Брута и в Гиляче. Височные подвески — редкая находка. Они имеют форму колечка с сомкнутыми концами или в полтора оборота. Датирующими для IV–V вв. являются сердоликовые 14-гранные бусины прекрасного темно-бурого «индийского» сердолика тщательной огранки и прозрачные стеклянные стаканы с синими налепами.

В ряде комплексов найдены бронзовые зеркала с центральным ушком, украшенные радиальными линиями (Кишпек), иногда пересекающими концентрические выпуклые кольца; в одном случае орнамент представляет четырех конечную звезду с двумя пересекающимися диаметрами (погребение у аула Жако).

Погребальный инвентарь — нарядное снаряжение верхового коня, пряжки мужского пояса, женские пластинчатые фибулы, бусы, стеклянная и металлическая посуда, котлы — обнаруживает более заметные хронологические, нежели локальные и этнокультурные особенности, объединяющие памятники из разных областей Северного Кавказа с обширным миром гуннских древностей Евразии, причем гуннская эпоха — это своего рода мостик между предшествующим, сарматским и последующим, аланским периодами. Лучшим подтверждением этого единства, прослеживающегося от IV–V к VI–VIII вв., являются, с одной стороны, непрекращаюшиеся споры по поводу датировки отдельных комплексов или целых могильников, относимых то к IV–V, то к VI–VII вв., и с другой — преемственность керамической традиции от сарматского к аланскому времени, особенно явно заметная на материалах тех могильников, которые отражают непрерывную жизнь населения в каком-либо пункте с V по VII–VIII вв., а часто и далее.

Поэтому для анализа гуннского периода в жизни алан особенно продуктивно рассмотреть его ретроспективно, отталкиваясь от древностей VI–VII вв. В этой связи важную роль приобретают исследования могильника и городища Гиляч в верховьях Кубани, осуществленные Т. М. Минаевой, прекрасным полевым работником и вдумчивым исследователем, энтузиастом и тружеником. Материалы этих раскопок описаны в прекрасных полевых отчетах и хранятся в Черкесском и Ставропольском музеях, где доступны для повторного исследования.