Кавказ и аланы - [27]

Любопытно, что именно Тацит первым отметил ту черту северокавказских алан, с которой нам не раз еще придется столкнуться, рассматривая их внешнюю политику на протяжении последующих веков. Описывая иберо-парфянский конфликт, он замечает, что сарматские вожди, «приняв подарки от обеих сторон, по обычаю своего племени, отправились на помощь и к той и к другой» (Тацит, VI, 33).

Данные о военном деле сармат хорошо подкрепляются археологическими материалами. Уже у сираков и аорсов в ходу были длинные мечи с кольцевым навершием, продолжающие бытовать и в I–II вв. н. э. Из закавказских источников мы узнаем, что сарматские мечи и кинжалы имели красные деревянные ножны, красную рукоять; любовь к красным камням и инкрустации рукоятей сохранится у алан и позже — достаточно вспомнить вставки из сердолика и граната-альмандина. Мечи на портупейном ремне крепились к правому бедру, так же носили и кинжал. Длинными мечами рубили одной, реже двумя руками; пикой, которая у катафрактариев достигала 3 м и более, разили с коня. Особое место в вооружении поздних сармат занимал аркан — типичное оружие степняка и кавказского горца. Для кочевника-скотовода аркан, как лассо у ковбоя, — самое необходимое орудие, в обращении с которым он достигал виртуозности: с его помощью отбивали молодняк в табунах, отделяли бычков или же в бою, ловко накидывая петлю на шею противника, сбрасывали его с лошади и захватывали в плен. Как и умение ездить верхом, использование аркана для скотовода входит в круг тех обязательных навыков, которые служат ему и в, мирной, и в военной жизни.

Сначала у всадников были чешуйчатые доспехи, а затем они стали сменяться на кольчужные. Конские доспехи у сармат имели меньшее распространение, чем у парфян. С рубежа нашей эры появился тяжелый лук. Древние авторы рисовали несколько утрированный внешний облик сармато-алан. Так, даже тонкую талию и длинные ноги они считали уродством. Тут и «грубый голос, свирепое лицо, волосы и борода не подстрижены» (Овидий), — причем «рассыпанные по плечам» длинные волосы (Сенека) отмена юте» неоднократно. Они всегда на конях, с ножом на бедре, с «хвастливым и роскошным» вооружением (Астерий).

Вспомним для сравнения описания вооруженных кавказцев начала XIX в.: на оборванном горце оружие всегда сияло, а снаряжение его коня было аккуратно пригнано. «Только три вещи: ружье, обувь и кинжал, без которых нельзя жить и путешествовать в горах, были у него исправны; все остальное висела на нем в лохмотьях» [Торнау, 1864, ч. I, с. 81].

Сведения о военных действиях, кочевом быте алан, «которые хуже всякой другой беды» (Аврелий Виктор), «племени воинственного, свободного, непокорного и до того жестокого и свирепого» (Помпоний Мела), можно было бы умножить, но в том контексте, в котором мы обратились к ним, нам важно понять другое. Когда аланы пришли на Кавказ и откуда? Из кого состояла аланская конфедерация племен? Где она сложилась? Каковы отношения алан с местными кавказскими племенами? Какие признаки (археологические) мы можем считать определяющими для памятников алан? Именно эти вопросы на протяжении последней сотни лет являются предметом ожесточенных дискуссий.

В нашем распоряжении находятся две системы данных, которые можно привести во взаимно однозначное соответствие. Первая система — это сумма интерпретированных письменных свидетельств об аланах, из которых мы получаем сведения, где на протяжении каждого из долгой цепи веков документировано пребывание алан. Для освещения вопроса-происхождения и расселения алан по этим источникам все содержащиеся в них сведения нужно упорядочить в пространственно-временном континууме. Вторая система — это совокупность археологических памятников I тысячелетия. Все поселения, могильники, случайные находки должны быть изучены в их динамике и локальных различиях, причем только успешное и максимально дробное членение материалов на хронологические этапы на основании типологии вещей с последующим переходом от относительной датировки к абсолютной позволит определить нужные вехи.

Начнем с анализа письменных источников и истории вопроса. Обширная специальная литература посвящена вопросам появления этнонима «алан» в Северном Причерноморье вообще и на Северном Кавказе в частности (Миллер, Кулаковский, Нечаева, Гамрекели, Виноградов, Кузнецов, Гаглойти, Деген-Ковалевский, Деопик, Абрамова, Ковалевская). Существует прочная историческая традиция, что этноним «алан», приуроченный не только к Северному Причерноморью, Дунаю и Приаралью, но и к Северному Кавказу, появляется у римских, китайских и закавказских древних авторов, так же как в эпиграфических памятниках, начиная с I в. н. э. Согласно другой точке зрения, по — письменным источникам нельзя говорить об аланах на Северном Кавказе ранее II в. н. э. [Гамрекели, 1961] или даже гуннского времени [Абрамова, 1979].

Негативные утверждения В. Н. Гамрекелн малоубедительны, голословны и часто противоречивы, в специальной литературе они уже подробно, с сопоставлением источников разобраны (Виноградов, Гаглойти, Кузнецов). Точка зрения М. П. Абрамовой, зависящей в своих построениях от аргументации В. Н. Гамрекели, но идущей дальше в своих выводах, страдает односторонностью при привлечении материалов (античные авторы без учета восточных источников) и в той форме, в которой она существует на сегодняшний день (тезисы и доклад на IX Крупновских чтениях), очень уязвима. «Признание» или «непризнание» достоверности высказываний древних авторов, исходя лишь из общих концепций исследователя, без должного их анализа, в принципе неконструктивно.