Кавказ без русских: удар с юга - [60]

Ещё в советский период отмечалось наличие тенденции к возрастанию этнической гомогенности большинства «титульных» национально-административных образований Северного Кавказа[326]. В 50-е — 80-е годы XX века в большинстве северокавказских республик произошло сокращение русского населения в пропорциональном исчислении. Уже с конца 1970-х годов в ряде регионов Северного Кавказа и советского Закавказья процентное соотношение русских по отношению к так называемым «титульным национальностям» стало сокращаться. К этому периоду русские достигли пика своего присутствия в регионе, за чем последовал обратный процесс[327]. «По официальным данным, в период с 1979 по 1989 гг. численность русского населения Закавказья уменьшилась на 187 тыс. чел., главным образом за счёт миграции. Это соответствует примерно одной пятой части исходной численности русского этноса[328] в регионе»[329]. Причём «среди факторов, определяющих характер миграционного поведения русских, явственно обозначились межэтнические проблемы. Уже тогда просматривались контуры проблем 1990-х гг., когда укоренённость русских, по крайней мере в “национальных республиках”, была поставлена под сомнение, и их начали медленно вытеснять из обжитых мест, как бы формируя мощный будущий миграционный потенциал русских»[330].

Однако по-настоящему переломным стало начало 1990-х годов. Развал СССР и парад суверенитетов в самой Российской Федерации дали мощный толчок этносепаратизму в «национальных республиках» и, как следствие, резкому росту эмиграции оттуда русских жителей.

Политика в отношении этносов и отток русских

Низкая экономическая функциональность клановой системы общественных отношений, гармоничная для традиционного общества, является некоторым препятствием в условиях жизненно необходимой СКФО модернизации, ведь могущество добившихся политического и экономического успеха кланов и клиентистских групп тут же вызывает сопротивление и противодействие со стороны кланов и групп, не достигших формального «превосходства». Это происходит во многом благодаря тому, что проигравшие кланы и стоящие за ними огромные по численности социальные группы считают, что их победили «не честно» и «справедливость должна восторжествовать». Происходит социальный дисбаланс внутри традиционного этнического общества и нездоровая конкуренция, противоречащая самой сути межэтнической гармонии традиционного общества.

В этом контексте русские, как приехавшие на Кавказ сравнительно недавно, так и живущие здесь во втором или третьем поколении, не обладают подобным коллективным менталитетом и, попадая во властную вертикаль путём прямого назначения из Москвы, как это было в эпоху СССР, или рекрутировавшись во властные элиты самостоятельно, не встраиваются в структуры существующих групп, функционирующих по родственному или этническому принципу, а, напротив, играют роль регулятора межклановых отношений. Кроме всего прочего, русские, как уже говорилось выше, приносят с собой специфический культурный код, который позволяет должным образом оформить существующую на Северном Кавказе политическую и социальную систему и заставить её эффективно и чётко функционировать. В этом смысле определённый общественно-политический баланс, основанный на пропорциональном представительстве русских и титульных этносов во властных структурах северокавказских республик, удавалось сохранять в позднем Советском Союзе. Тогда клановость местных политических элит с лихвой «разбавлялась» прямым назначением должностных лиц из Москвы. Это до определённой степени размывало и нивелировало эффект от постоянных межклановых противоречий и конфликтов, что демонстрируют индексы представленности русских и титульных этносов среди руководителей органов государственного управления, руководителей партийных и других общественных организаций, руководителей предприятий индустриальных отраслей экономики и в ряде других сфер занятости республик Северного Кавказа[331].

Как показала практика последних лет, клановое противоборство, нередко включающее в себя криминальные — коррупционные и другие уголовные — «политические технологии», не может заменить рациональной организации бюрократического аппарата. Отсутствие же государственных форм политического общения перманентно продуцирует конфликтность, ведёт к тотальной коррумпированности на всех уровнях власти. А это, в свою очередь, вызывает бурное недовольство местных жителей, которое также выражается отнюдь не всегда в форме стачек и уличных акций протеста.

С другой стороны, своеобразие подобного социального устройства нельзя назвать уникальной чертой архаичных этносов Кавказа, погрязших в «феодальных», как их часто условно обозначают, отношениях. Живучесть этого социокультурного типа во многом объясняется тем, что клановая и патронажно-клиентистская социальная организация северокавказского общества эксплуатируется определёнными финансово-экономическими и властными группами, а порой попросту «спускается сверху». То есть она выступает как доминирующее начало не только северокавказской, но и российской социальности.

Безусловно, не всё в порядке с клановостью и коррупцией и в остальных регионах России, но там она носит принципиально иной, индивидуальный, характер и основывается на искусственных, не органичных сообществах. Для регионов средней полосы России характерно скорее существование клиентел, связанных корпоративными интересами, но не кровнородственными связями, что в большей степени характерно для более архаичных традиционных этносов. Существование клиентально-патронажных русских групп можно объяснить скорее тем, что при отсутствии чётких и неизменчивых правил игры и неразвитости институтов политического функционирования в республиках СКФО участие в клиентистской группе является зачастую единственной возможностью для индивида, оторванного от традиционных реалий жизни в других регионах, реализовать себя и подняться по карьерной лестнице. Так отдельные индивиды сознательно подключаются к клановым и клиентистским неформальным структурам, воспринимая действующие в них правила игры как единственно продуктивные.