Кавалеры Виртути - [80]

Поразмыслив, он спросил его:

— А зачем вам в Гдыню? Что вам, Бартошак, взбрело в голову?

— Я мог бы доставить донесение, пан майор. Заверну его во что-нибудь непромокаемое и отдам командованию флота. Узнают, как тут у нас, может, пришлют помощь или миноносцы, чтобы забрать нас.

— Как ты до этого додумался?

— Люди говорят, пан майор, что мы отрезаны и не можем ничего о себе сообщить, так как шифры сгорели. Вот и подумал я, что надо попробовать. Я мог бы поплыть прямо сейчас. Только маслом натрусь и готов.

Сухарский сделал шаг вперед и обнял солдата за плечи: он не мог удержать этого порыва, не сумел скрыть дрожи в голосе, когда сказал:

— Спасибо тебе.

— Вы согласны! — обрадовался Бартошак. — Сейчас сбегаю за маслом…

Он уже собрался идти, но заметил, что майор отрицательно покачал головой.

— Не могу я этого разрешить. Послал бы тебя на верную смерть.

— В том заплыве я был третьим. Я доплыву. Клянусь, пан майор, доплыву.

— Тебя обнаружат и пристрелят.

— Я знаю море. Не дамся я им.

Что же, Бартошаку мог удаться этот смелый рейд, но майор не видел в нем необходимости. Командование обороны побережья хорошо знало положение на Вестерплятте, и если здесь, в Складнице, хорошо была слышна артиллерийская канонада в районе Редлова, то разрывы снарядов орудий линкора доходили и туда. В Гдыне было известно, что Вестерплятте еще борется, но его гарнизону не было оказано никакой помощи, так как, по-видимому, это было невозможно. Войска, окруженные в том районе, тоже вели ожесточенные оборонительные бои и не могли предпринять наступательных действий, так как не имели для этого сил; они сами надеялись на армию «Поморье», которая, как гласили немецкие сообщения, оставила Быдгощ и отступала на восток. В таких обстоятельствах посылка мата с донесением о трагичном положении гарнизона не имела никакого смысла.

— Я проплыву у них под самым носом, не заметят они меня…

Бартошак хотел сказать еще что-то, и майор подумал, что, может быть, нужно ему все объяснить, по после долгих размышлений отказался от этой мысли и сказал только:

— Нет, не согласен. — Протянул руку мату, крепко стиснул его ладонь: — Буду всегда помнить об этом. Еще раз спасибо тебе.

Он посмотрел вслед мату, уходившему в вечерний мрак, потом едва слышно свистнул собаке и пошел делать вечерний обход казармы.

СРЕДА, ШЕСТОЕ СЕНТЯБРЯ

1

Х. Штроменгер, «Возвращение Данцига в лоно рейха»:

«Бомбы штурмовой авиации разбили их радиостанцию, и они не имеют теперь никакой связи с внешним миром. Они не знают, что пал Краков, что немецкие войска стоят у стен Варшавы, что польская армия разбита наголову. Засев в бункерах, они продолжают верить в победу и свое освобождение. Десантные отряды с «Шлезвиг-Гольштейна» неоднократно предпринимали попытки подойти к бункерам со стороны материка, но все атаки были отбиты польскими пулеметами, имеющими хорошие сектора обстрела. Тяжелая артиллерия опять обстреливает Вестерплятте, стремясь разрушить укрепления».

Время 2.30

Сначала сухо затрещали очереди станковых пулеметов, потом тьму разорвали белые трассы ракет. Майор Сухарский, сидя на стуле, спал, положив голову на стол. Гродецкий колебался, будить ли его: это могло оказаться ложной тревогой или короткой вылазкой со стороны немцев, которая окончится через несколько минут. Противник по ночам уже применял такую беспокоящую тактику, рассчитанную на полное изнурение польского гарнизона. Небольшие отряды то и дело совершали короткие вылазки на различные опорные пункты, а затем быстро отходили, полностью достигая своей цели. Так могло быть и на этот раз, и, может быть, следовало бы дать командиру этот короткий отдых, но приказ был категоричен: будить при первом же выстреле. Гродецкий прикоснулся к плечу Сухарского и проговорил:

— Атакуют первую вартовню, пан майор.

Пулеметные очереди теперь участились, ракеты вспыхивали одна за другой. Офицеры стояли у окна кабинета коменданта, а точнее, его жалких развалин; под каблуками хрустело стекло, в стене рядом с окном зияла громадная пробоина от снаряда, вся мебель была иссечена осколками. Сухарский поднимался сюда на ночь: отсюда, с первого этажа, было удобнее наблюдать. Однако он редко позволял себе ненадолго вздремнуть и каждый раз приказывал будить его при малейшей тревоге.

— Это обычные их трюки, пан майор. Сейчас отступят.

— Трудно сказать.

Сухарский внимательно прислушивался к выстрелам, трещавшим вдоль всей линии обороны. Собственно, с самого начала войны он постоянно ждал генерального ночного наступления; сам он, как опытный солдат, провел бы такой штурм и удивлялся, что немецкое командование не пытается таким способом овладеть Вестерплятте.

Должно же оно понимать, что темнота становится дополнительным союзником в бою с изнуренными и смертельно усталыми защитниками, что лишенный сна солдат ночью менее стоек в обороне: он не может ни ясно видеть целей, ни оценить силы атакующих подразделений.

— Они не пойдут ночью на штурм, — проговорил Гродецкий, как бы отвечая мыслям командира.

— Почему?

— Потому что боятся.

Сухарский бросил быстрый взгляд на поручника и снова стал всматриваться в освещаемую вспышками ракет полосу предполья. Ему тоже приходило порой в голову такое предположение, но, как истинный военный, он не мог принять его в расчет при оценке вероятных действий противника. Гродецкий, однако, наверняка лучше знал характер и психологию противника, и майор собирался уже расспросить его об этом, как вдруг офицер проговорил: