Кавалеры Виртути - [70]

Шрифт
Интервал

Он смотрел на разноцветные морские флаги на мачтах и пытался представить себе, как выглядят те страны, над которыми они реют. Он даже написал об этом в свою деревушку, но это, видно, никого не заинтересовало, потому что в ответ ему неуклюжими, большими буквами сообщали о трудностях с жатвой, спрашивали, когда же он наконец вернется, потому что его так не хватает в хозяйстве…

Коровы позванивали в темноте цепями, поворачивали к светлевшему прямоугольнику дверей свои тяжелые головы. В темноте светлели белые пятна их шерсти. Михаловский остановился в дверях с новой охапкой корма и сказал, будто отгадав мысли Зайонца:

— В Келецком, наверно, спокойно, а вот у нас… Может, уже все село сгорело? Оно в нескольких километрах от немецкой границы, за Мендзыходом.

Зайонц испытывал огромное желание снять винтовку, прислонить ее к стене и вместе с рядовым похлопотать возле коров. Но Горыль торопился, поэтому он утешил Михаловского ничего не значащими словами и двинулся за капралом. За скотным двором низкий перелесок переходил в лесок, и с дорожки, по которой они шли к посту Хруля и мата Бартошака, им было видно поблескивающее между редкими деревьями море. Именно сюда охотнее всего ходили они купаться в душные полдни, потому что тот, кто не мог вылежать на горячем песке, мог прятаться в тени ветвей. Отсюда же начинались байдарочные регаты, и они гребли что было сил, подгоняемые стоящими вдоль берега товарищами. Далеким и каким-то нереальным казалось это время… Он с удовольствием задержался бы здесь, потому что любил смотреть на море. И тем более ночью, когда далекая линия горизонта словно придвигалась к пляжу, делая этот безграничный водный простор как бы меньше и вместе с тем таинственнее, особенно когда штормовая волна гудела и белела полосами пены, с шипением припадавшими к песку. Сейчас залив был спокойным, и Зайонц подумал, что хорошо было бы присесть здесь на минутку под деревом, поговорить спокойно с Горылем обо всем, что произошло и что еще может случиться. Он уже собирался тронуть за плечо шедшего впереди капрала, когда неожиданно застрочили пулеметы: короткие быстрые очереди загрохотали близко и яростно:

— Это Хруль! — крикнул Горыль. — Бежим!

Они бросились вправо от стежки, в лес, ближайшей дорогой наискось через лес к посту «Лазенки». Но, прежде чем они успели туда добежать, выстрелы прекратились. Капрал Хруль приветствовал их широкой улыбкой. Угощая сигаретами, говорил:

— Они думали, что захватят меня врасплох, но с этим надо было соваться куда-нибудь в другое место, а не к Хрулю! — Он присел на корточки в окопе, прикрывая руками огонек спички.

— Ну говори, что тут было, — не терпелось Горылю. — Пробовали высадить десант?

— Ты как угадал, но они, дерьмо несчастное, не знали, что тут сидит Хруль, первостатейный стрелок с собачьим нюхом на таких пройдох. — Он глубоко затянулся и продолжал рассказывать дальше все тем же торжествующим тоном: — Стою, значит, я себе тут, думаю, что будет завтра, о халупе своей, и поглядываю по сторонам. И здесь мой Фальковский опускает голову все ниже и ниже. Я говорю ему: «Метек, не спи, а то тебя обкрадут», а он даже не отзывается, только храпит в ответ…

— Я был уставший, пан капрал… — Солдат попытался вмешаться в поток слов, плывших из уст капрала, но тот сразу же утихомирил его.

— Когда командир говорит, солдат молчит, — дружелюбно напомнил ему Хруль и продолжил: — И так храпит этот черт, будто лежит дома под периной. Я, значит, думаю себе, сейчас я тебе устрою, и уже подхожу к нему и тут вдруг вижу — плывут прохвосты. — Он вытянул руку, показывая на акваторию для выгрузки боеприпасов. Темная, с неподвижной водой, укрытая еще мраком ночи, она облегчала подход, обеспечивала внезапность атаки, что, однако, еще сильнее обостряло бдительность капрала.

— И ты их рассмотрел в такой тьме? — изумился Горыль, а Хруль посмотрел на него с легкой иронией.

— Я ждал их, братцы, с пятницы. Что-то мне говорило, что они попробуют именно здесь, у меня глаза просто слипались, но я не поддался и вижу — идут. Разбудил я ребят, и мы стали ждать, а те плывут себе тихонько на двух понтонах, гребут осторожно веселками, чтобы не было плеска, а я про себя говорю: плывите себе, плывите, и, когда они были на середине, тут я и огрел их. Двое сразу бултыхнулись в воду, а остальные, — он рассмеялся, — жаль, что вы не видели, как они улепетывали. Даже лапами гребли, так торопились.

Он замолчал и со вкусом затянулся сигаретой. Потом сказал:

— Сегодня, наверно, уже больше не полезут, так что немного вздремну.

С восточной стороны полуострова начали доноситься отдельные выстрелы и короткие очереди пулеметов. Враг снова пробовал приблизиться к постам, рассчитывая на темноту и усталость защитников.

ПОНЕДЕЛЬНИК, ЧЕТВЕРТОЕ СЕНТЯБРЯ

1

Фридрих Руге, капитан первого ранга, позже — адмирал:

«Ночью блокаду продолжали эсминцы, вспомогательные корабли и новые тральщики. «Т-196» вместе со специальным подразделением и флотилией тральщиков бросил якорь у Вислинского канала. Сюда согласно приказу прибыл офицер со «Шлезвиг-Гольштейна», чтобы согласовать план дальнейших действий против Вестерплятте.


Рекомендуем почитать
Призрак Императора

Он родился джентльменом-южанином и жил как на театральных подмостках, где был главным героем — рыцарственным, благородным, щедрым, великодушным. И едва началась Первая мировая война, рыцарство повлекло его на театр военных действий…


Двое из многих

Роман известного венгерского интернационалиста воскрешает славные страницы революционного прошлого советского и венгерского народов.На документальном материале автор раскрывает судьбы героев романа, показывает, как на полях сражений гражданской войны в СССР воспитывались кадры будущего коммунистического движения в Венгрии, как венгерские интернационалисты приобретали в Советской России опыт революционной борьбы, который так пригодился им в период установления народной власти в своей стране.Книга рассчитана на массового читателя.


Осколок

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зеленые погоны Афганистана

15 февраля 1989 г. последний советский солдат покинул территорию Демократической республики Афганистан. Десятилетняя Афганская война закончилась… Но и сейчас, по прошествии 30 лет, история этой войны покрыта белыми пятнами, одно из которых — участие в ней советских пограничников. Сам факт участия «зелёных фуражек» в той, ныне уже подзабытой войне, тщательно скрывался руководством Комитета государственной безопасности и лишь относительно недавно очевидцы тех событий стали делиться воспоминаниями. В этой книге вы не встретите подробного исторического анализа и статистических выкладок, комментариев маститых политологов и видных политиков.


Да, был

Сергей Сергеевич Прага родился в 1905 году в городе Ростове-на-Дону. Он участвовал в гражданской и Великой Отечественной войнах, служил в пограничных войсках. С. С. Прага член КПСС, в настоящее время — полковник запаса, награжденный орденами и медалями СССР. Печататься, как автор военных и приключенческих повестей и рассказов, С. С. Прага начал в 1952 году. Повести «План полпреда», «Граница проходит по Араксу», «Да, был…», «Слава не умирает», «Дело о четверти миллиона» и многие рассказы о смелых, мужественных и находчивых людях, с которыми приходилось встречаться их автору в разное время, печатались на страницах журналов («Уральский следопыт», «Советский войн», «Советская милиция») и газет («Ленинское знамя» — орган ЗакВО, «Молодежь Грузии», «Молодежь Азербайджана» и др.)


Ровесники. Немцы и русские

Книга представляет собой сборник воспоминаний. Авторы, представленные в этой книге, родились в 30-е годы прошлого века. Независимо от того, жили ли они в Советском Союзе, позднее в России, или в ГДР, позднее в ФРГ, их всех объединяет общая судьба. В детстве они пережили лишения и ужасы войны – потерю близких, голод, эвакуацию, изгнание, а в зрелом возрасте – не только кардинальное изменение общественно-политического строя, но и исчезновение государств, в которых они жили. И теперь с высоты своего возраста авторы не только вспоминают события нелегкой жизни, но и дают им оценку в надежде, что у последующих поколений не будет военного детства, а перемены будут вести только к благополучию.