Кавалеры Виртути - [15]

Пост «Паром», замаскированный густой листвой, упрятанный среди молодых елей, был расположен за зеленым валом и защищен проволочными заграждениями и завалами из толстых пней и бревен, которые по ночам устанавливались солдатами под наблюдением хорунжего Грычмана.

При приближении «Шлезвиг-Гольштейна» Грычман поднялся на мостик наблюдательного пункта и стал рядом с поручником Пайонком, который, хотя и чувствовал сильное недомогание, все же не ушел с поста после объявления тревоги. Да, собственно, все, кому положено, находятся на своих местах. На левом фланге — плютоновый Баран со станковым пулеметом, дальше — ефрейтор Доминяк с ручным пулеметом, капралы Вуйтович, Здеб и рядовой Грудзень. На правом фланге, над самым каналом, расположились капрал Ян Ковальчик, ефрейтор Стефан Цивиль и рядовой Бронислав Усс. Этим троим лучше всего был виден приближавшийся корабль, который, медленно продвигаясь вдоль берега, прошел мимо их позиции и исчез за излучиной Пяти Гудков, в глубине порта, откуда послышались крики приветствовавшей его толпы.

Запомни, читатель, этих трех парней. Запомни их, напряженно стоящих в мягкой тени зеленой листвы, сквозь которую пробиваются блики солнечного света, вспыхивающие то на поверхности касок, то на зеленом сукне мундиров, то на руках, крепко сжимающих оружие. Все трое молоды, но серьезны и очень собранны. Все трое наверняка думают об одном: о грозном немецком линкоре, который только что прошел мимо их позиции и с которым, возможно, им предстоит сражаться, если линкор не уйдет, как им было сказано, через несколько дней. Я полагаю, все трое хотели, чтобы корабль ушел, потому что просто не представляли себе единоборства с этим стальным гигантом. А больше всех об этом мечтал Стефан Цивиль. В атмосфере всеобщего возбуждения именно он был тем человеком, кто сильнее других тосковал по покою и тишине, мечтал, чтобы все вернулось на свое место, чтобы он мог снова каждое воскресенье ездить в Бжезьно, на Викториаштрассе, где ждала его Уршула, дочь рыбака, который часто привозил свой улов в Интендантство… Стефан затеял когда-то разговор с рыбаком, принял его приглашение, увидел девушку и навек потерял покой. Через два месяца он сделал предложение и, чокаясь с будущим тестем, строил радужные планы на будущее. После окончания службы Цивиль решил навсегда остаться в Гданьске и рыбачить вместе с тестем. Он уже постоянно ввертывал в разговоре кашубские словечки, с интересом осматривал сети, регулярно ходил на воскресные обеды, а иногда брал с собой Ковальчика и Усса. После того как начались затруднения с увольнениями, а потом их вообще отменили, Цивиль мог только поглядывать через канал в сторону Бжезьно или прислушиваться, как на кольце поворачивают трамваи, идущие в тот район.

Что касается товарищей Цивиля, то они наверняка думали о своих близких, с которыми неизвестно когда им приведется увидеться. А Ян Ковальчик, с детства запомнивший большой пожар, который уничтожил половину домов в их деревне, видел перед собой яркое пламя, дым, клубящийся над крышами, и мечущийся среди домов скот. Именно эта тяжелая картина припомнилась ему сейчас и назойливо стояла перед глазами. Катастрофа… Часто случалось Ковальчику слышать, что, если что-то начнется в Гданьске, обязательно разразится война. А все, что происходило в Гданьске, указывало на то, что непредвиденные события могут начаться здесь в любой момент.

Из глубины порта доносились смягченные расстоянием, но вполне явственные приветственные крики, звуки исполняемых оркестрами маршей и сухой треск ракет, которые взвивались в небо снопами искрящихся звездочек.

Майор Сухарский долго присматривался к этим причудливым огонькам, стоя у распахнутого окна своего кабинета. Напряжение утренних часов постепенно проходило. Он отозвал гарнизон постов с боевых позиций и оставил на них только часть людей. Было похоже, что немецкий корабль и в самом деле ни капельки не интересуется Интендантством, пришел сюда только затем, чтобы удостоить своим присутствием праздник цветов…

Устав лежать на ковре, крупный пятнистый дог майора Эрос лениво приплелся к окну и положил на подоконник свою тяжелую голову. Сухарский погладил собаку. Внезапно в глубине кабинета зазвонил телефон. Майор быстро подошел к письменному столу. Он сразу узнал густой бас полковника Собоциньского, интересовавшегося новостями. Сухарский сказал, что до звонка как раз прислушивался к тому, что происходит в порту.

— Вот видишь, — в тоне Собоциньского явно слышались нотки удовлетворения, — все идет так, как я говорил. «Шлезвиг» прибыл с самым обычным визитом. Немцы поорут немного, и на этом все кончится. Точно такая же история была, когда Гданьск посещал крейсер «Лейпциг».

— Хочу, чтобы ты оказался прав, — сдержанно ответил Сухарский, раздосадованный беззаботностью полковника. — Однако тогда положение было несколько иным.

— Ты, конечно, прав. Но не следует сгущать краски. Что было, когда он проходил мимо вас?

— А что могло быть? Ведь ты, надеюсь, не думаешь, что мы махали платочками. Или, может, тебе хотелось бы, чтобы мы произвели салют? Тогда надо было сказать заранее.