Кавалер ордена Почета - [27]

Через две недели после успешного завершения нашего задания разведка донесла, что противник вернулся в лощину и накапливает новые запасы. Дальнейших действий с целью выбить его оттуда не последовало. Вместо этого на наших картах лощина была помечена как укрепленная позиция противника наряду с западными холмами. После этого армия посылала патрули в другие места.

Несколько месяцев спустя, когда меня уже давно не было на Центральном плато, Камбиньская база подверглась сильному ракетному и артиллерийскому обстрелу из лощины, а ночью части противника штурмовали лагерь. Осада была снята только через две недели. Наши потери были одними из самых тяжелых в этой войне. Я читал газетные отчеты с особым интересом. В одном очерке эти бои называли «блестящим примером сопротивления американцев в условиях осады, который войдет в анналы нашей военной истории наряду с Арденнским сражением и осадой Аламо».

Впоследствии Камбинь был признан не имеющим стратегического значения, и наши войска были оттуда выведены.

Аминь.

Я был полностью занят рутинным патрулированием в долине «с целью обнаружения и уничтожения противника», и события и участники того первого патруля отошли в моей памяти на задний план. Каждый патруль таит в себе опасность и требует постоянной бдительности. Я рано это постиг и вскоре стал выносливым, закаленным пехотинцем. Я делал свое дело и держался особняком. Не стоило завязывать слишком тесную дружбу. Во Вьетнаме отношения сохраняются ненадолго. Меня этому научила короткая дружба с Блонди. В первые дни после его перевода я скучал по нему. Некому было пожаловаться, не на кого опереться. И к своему удивлению, я скучал также по Томасу. Была в нем твердость и уверенность в себе, каких я больше не встречал за всю свою службу. Без них я чувствовал себя уязвимым и понимал, что мое спасение зависит теперь исключительно от самого себя. Когда отделяешься от товарищей, чувствуешь одиночество, но зато освобождаешься от лишних забот и страданий и не сходишь с ума, видя, как умирают люди. И все же я так и не привык к убийству — я просто как-то переживал его и продолжал служить.

Первые недели патрулирования были не такими, как прежде. Они были необычно спокойными. Мы держались подальше от лощины и не встречались с противником. Мы обнаруживали минные поля, но обходились без потерь. Нам попадались вьетконговские пещеры, но они были пусты. Нам встречались крестьяне в черных пижамах, обрабатывающие рисовые поля. Они не проявляли враждебности, и мы их не трогали.

Отсутствие противника в долине значительно улучшило мое настроение. Я считал удачей, что остался в Камбине. Оказалось, что это спокойный район, где четко проведаны границы и, если ни одна из сторон их не переступает, обходится без столкновений. Это меня вполне устраивало. Я легко проводил время, шагая днем по жаркой долине и отдыхая по ночам на прохладном плато. Но это длилось недолго. Во Вьетнаме нет ничего постоянного, кроме жары. Бывают только перерывы. Перерыв в моей спокойной жизни наступил как-то утром на окраине деревни, в миле к северу от того места, где сержант Стоун убил мальчика. Я впервые за три недели вспомнил о нем, потому что он говорил, что пришел из этой деревни. До тех пор мы патрулировали южнее, а теперь получили приказание обследовать саму деревню. Поступили сообщения, что вьетконговцы появляются в деревне, захватывают продовольствие и терроризируют крестьян за сотрудничество с американцами. Жители деревни считались дружественными нам, и, хотя поблизости случались мелкие перестрелки, не было никаких указаний на поддержку Вьетконга в самой деревне.

Перед выступлением лейтенант Колдрон лично проинструктировал нас, разъяснив, что наша задача крайне деликатная. Нам предстоит, не вызывая враждебности жителей, выяснить, насколько вьетконговцы тревожат крестьян. Сохранение дружественного отношения крестьян было важно для безопасности базы. Тем более что эта деревня считалась образцовым примером нашей старой программы «умиротворения» и новой политики «вьетнамизации». Один из солдат спросил, в чем заключается разница, но лейтенант резко осадил его:

— Не умничай! Здесь не вечер вопросов и ответов, а инструктаж. Сиди и слушай.

Он обращался главным образом к начальнику патруля сержанту Эксу, осторожному ветерану старого закала, пользовавшемуся уважением за заботу о своих солдатах. Мне приходилось и прежде выходить с ним в поле. Он строго, по-отечески относился к солдатам и дипломатично обращался с офицерами. В результате его любили обе стороны — редкое явление среди сержантского состава.

— Сержант Экс, вы знаете эту деревню так же хорошо, как все на этой базе, — сказал лейтенант Колдрон. — Именно поэтому я назначил вас начальником патруля. Мы хотим знать, напуганы ли крестьяне и почему. Мы хотим знать, отбирают ли чарли у них рис. Мы хотим знать, не укрывают ли они чарли. Если чарли проникли в деревню, мы должны их изгнать, не тревожа жителей. Мы нуждаемся в их благожелательном отношении. Я знаю, что это трудная задача. Она означает, что мы должны собрать сведения, не причиняя вреда этим людям. Никто не должен их бить или угрожать оружием. Помните: они наши союзники. — Колдрон сердито посмотрел на солдат. — Нечего ухмыляться! Я знаю, что вы думаете, но мы не собираемся сравнивать с землей эту деревню. Мы хотим жить с ней в мире, пока существует наша база. Вот так обстоит дело. Так что, ребята, будьте осторожны. Никакой стрельбы. Если обнаружите в поле вьетконговцев, не стрелять, пока они не откроют огонь первыми. В деревне вообще не применять оружие, только в случае открытого нападения. Если кто-нибудь погубит дело, штаб батальона снимет с вас шкуру. Я получил такое указание. Вы собираете информацию и ищете признаки — например, страх среди жителей, оружие, молодых гуков, прячущихся в хижинах, — все, что кажется подозрительным. Если выловите каких-нибудь подозрительных типов, ведите их сюда для допроса. И никаких грубых выходок. Мы сами проведем допрос.