Кавалер дю Ландро - [65]

Несмотря на постоянную неуверенность в будущем, их разное отношение к происходящему, они были совершенно счастливы. Юбер вставал до рассвета и уходил на лесопилку. Он расставлял рабочих, следил за работой механизмов, за разгрузкой бревен и погрузкой досок, помогал любому, если в этом возникала необходимость. Виктория его представила как своего дальнего родственника, жившего до войны за Луарой и в прошлом наполеоновского офицера. Почти сразу же его приняли лучше, чем прежнего управляющего, несмотря на «иностранный» акцент. Он был точен и справедлив, вникал в сложности и быстро находил выход из трудного положения и пользовался заслуженным авторитетом у рабочих. За одну неделю он вошел в курс дела. Его физическая сила вызывала уважение у этих мужественных людей. Очень скоро он стал среди них полностью своим. Еловые опилки запорошили его волосы, усы и ресницы.

— Ах! — говорил он, садясь за стол. — Как прекрасно, я чувствую себя деревом.

Ел он за четверых. Иногда, чтобы показать пример и просто для разнообразия, он отправлялся с лесорубами в лес.

— Осторожнее там, Юбер, — напутствовала его Виктория.

Его твердая рука направляла топор в то место, куда он хотел. Раненое дерево под могучими ударами дрожало всеми своими фибрами. От корней к вершинам поднимался стон. «Я понимаю тебя, друг, — думал Юбер, — не хочется помирать, когда ты здоров и телом, и душой. Но что делать, все там будем. Прости!»

— Господин, берегитесь! — эти слова то и дело долетали с разных сторон.

Почти как окрик часового. Дерево немного покачнулось, затем с глухим шумом рухнуло на землю.

Возвращались уже в сумерках. Кабаны и лисицы разбегались при приближении человека, исчезали в зарослях папоротника. Над Рейном, распластав крылья, кружили орлы. Виктория с беспокойством ожидала его у ограды. Она иногда даже шла навстречу. Единственное, чего она боялась — что Юбера не будет вместе со всеми. Но вот он появлялся, вышагивая во главе бригады лесорубов, и она успокаивалась, мягко упрекая его за то, что он не застегнул куртку. Потом появлялась большая, дымящаяся супница посреди стола, а рядом кувшинчик вина. Виктория специально купила бочонок его любимого. Она пополнила запасы также свежим табаком. Из Страсбурга она привезла ему несколько трубок и одну специально «для вечера», с ручной росписью и серебряной инкрустацией.

— Ты знаешь, — сказала она ему однажды, — ты не похож ни на кого другого! Так считает наш староста. Сегодня утром он мне сказал: «Хозяин валит лес даже лучше нас. Наверное, много лесов за Луарой!»

— Уже хозяин! Браво!

— Но это же отчасти так и есть, Юбер?

— Я к этому не стремлюсь.

Он не понимал или не хотел понимать. Она была настолько тонка, что не настаивала. Но недомолвки Ландро ее глубоко задевали, увеличивали беспокойство. Она чувствовала себя счастливой только тогда, когда не задумывалась о будущем. А он покоился в этом блаженстве, как лодка на спокойных волнах.

Эта идиллия длилась почти три месяца. И вдруг отношение шевалье к Виктории неуловимо изменилось. Несколько раз, чтобы не утомлять ее, он сам ездил в Страсбург и возвращался поздно вечером, явно навеселе. Один или два раза сходил на охоту. Виктория старалась успокоить себя: «Мой отец делал так же. Это естественно, мужчина после тяжелой работы должен дать себе передышку».

Но его деспотичная натура рано или поздно должна была проявиться, и это произошло:

— Ради Бога, друг мой, оставь меня в покое. Я ненавижу эти сладости. Я прекрасно понимаю, что у вас принято есть пироги, как бык жует траву, но я к этому не привык. Твои пирожные застревают у меня в горле. И кремы, если ты хочешь знать, только отяжеляют желудок.

Этот выпад ее очень огорчил и расстроил, и она стала стараться готовить еду, которую он предпочитал. «Если он что-то требует, заявляет о своих вкусах, при его-то воспитании, значит, он чувствует себя здесь как дома», — думала она, стараясь успокоить себя.

Но вскоре произошла еще одна стычка.

— Ах, — взорвался он неожиданно, — это тыканье меня выводит из себя! Мой отец всегда обращался к матери на «вы». И я родителям всегда говорил «вы». У меня дома, кроме Десланда, о котором я тебе говорил, никто не обращается ко мне на «ты». Раз уж мы начали этот разговор, давай выскажем все до конца.

Виктория убежала на кухню и там проплакала до вечера. Но какая женщина может сдерживаться в своих чувствах, рассчитать, как повернутся события и к каким последствиям они приведут. Ландро ее любил так искренне, находил такие обжигающие слова, был так нежен, что и самая проницательная женщина могла обмануться. Единственным оправданием Юбера было то, что он и сам обманулся. Виктория, в бреду любви почти неспособная здраво рассуждать, говорила себе, что он не может ее разлюбить, что он прирос к ней всеми корнями своей души, как и она слилась с ним всем своим существом.

И, уже засыпая, боясь потерять его, она еще сильнее прижималась к нему. Но шевалье не был человеком, способным уйти тайком, сбежать. Она это тоже знала. У нее была тайна, которую она пока скрывала от него. Простая и чудесная тайна любящей женщины, но открыть которую она долго не решалась. Она переносила разговор каждый раз на следующий день, снова молчала и снова говорила себе, что скажет завтра. Но однажды вечером она почувствовала себя плохо и едва не упала в обморок. Шевалье ее подхватил, усадил в кресло, намочил платок водой из графина, протер ей лоб и щеки. Затем налил стакан воды и заставил ее выпить.