Кавалер дю Ландро - [61]

— Прекрасно! Я понял.

— Но сначала объясните цель вашего пребывания в Страсбурге.

— Я здесь проездом.

— И куда вы направляетесь?

У шевалье вырвалось его «ржание». Полицейские вытаращили глаза. Они никогда не слышали подобного смеха. Не иначе этот иностранец сумасшедший.

— А, я понял! Вы приняли меня за политического деятеля, распространителя антимонархических памфлетов и песенок, и все из-за моей одежды?

Жандармы в смущении переглянулись.

— Нет, господа, — продолжал шевалье. — Я путешествую просто из интереса, чтобы рассеяться. Я еду к моему другу, владельцу лесопилки в… Я там останавливался зимой 1813— 1814-го. Мы с ним подружились. Разве я не имею права навестить его?

Он сам удивился тому, как ловко придумал эту историю. «Но какого черта я не сказал этому головорезу, что я еду в Германию и с какой целью? А! У меня, наверное, в голове сидит мысль, что парижская полиция охотится за мной. Когда они говорят, что белое — это черное или серое, то так и должно быть. И вот я становлюсь похожим на них, это уже слишком». И поскольку он не любил врать, то должен был сделать так, чтобы его слова оказались правдивыми. Он нанял извозчика и направился к известной уже нам лесопилке, размышляя, с какой стати он назвал именно это место, а не другое, и каким чудом вспомнил его именно в этот момент. «К счастью, я не назвал Гренобль, Лион или Пампелун. Хоть не так далеко ехать!.. Э! Да этот кучер, наверное, выпил много пива, он совсем заснул!»

— Погоняй, приятель. Мы еле тащимся!

— Видит Бог, я не могу, господин. Лошаденке уже двадцать лет, и ноги у нее больные.

— А! Ну ладно…

— Она моя кормилица. Я ее берегу. Но я за это возьму с вас меньше.

Дом и мельница почти не изменились, лишь был перекрашен фасад в бледно-розовый цвет. Водяное колесо по-прежнему продолжало безостановочно крутиться в водяных брызгах. Рейн все так же нес свои воды между величавых, поросших елями холмов. Но на берегу не было больше солдат Почетной гвардии, ни огней бивуака противника, за которым надо было наблюдать. Лейтенант Ландро превратился в обыкновенного штатского, поменявшего свой великолепный мундир на этот синий редингот, кивер на мягкую шляпу. «Эх, шевалье, если бы можно было прочитать, что творится в твоей душе! Твой мозг — что это за клубок мыслей! Здесь ты вел себя как последний грубиян, ты обидел хороших людей и вот снова вернулся к ним. Что тебя сюда привело? Может, тот медальон? Ты даже не знаешь, куда его дел. Нет, ты его потерял под Реймсом, когда дрался с русскими уланами. Точно, теперь я вспомнил. Тем более не надо было приезжать сюда… Почему тем более?»

Но в любом случае было поздно поворачивать. К нему уже приближалась мадемуазель Виктория. Она услышала скрип повозки.

— Это вы, господин Ландро? Это невозможно, — вскричала она, узнав шевалье.

Но быстро поправилась, и с иронией в голосе, как бы сожалея о вырвавшейся при виде его радости, сказала:

— Вы, верно, приехали за своей трубкой? Не беспокойтесь, я ее аккуратно храню в моем шкафу.

Она еще больше похорошела, в ее облике появилась некоторая загадочность. Прижав шляпу к груди, Ландро рассматривал ее, по своему обыкновению, не очень деликатно. Заметил он и ее черное платье и такую же шаль на голове.

— Вы в трауре? — спросил он.

— Да. Отец скончался на Рождество. Но входите же, господин шевалье.

— Господин, — спросил кучер, — это надолго? Мне подождать? А то моя кобыла боится сквозняков, к тому же старушка ничего не ела с утра.

— На этот раз, господин Ландро, я надеюсь, вы не уедете так поспешно, как в прошлый раз?

— Я остался бы на обед. У нас есть что вспомнить.

— Мой отец часто поминал вас добрыми словами. Отправьте обратно экипаж. Я отвезу вас в Страсбург. У меня есть небольшая коляска, последний подарок моего отца. Если вы мне не доверяете, сами будете править.

Кучер вытащил багаж шевалье. Мадемуазель Виктория улыбнулась:

— Вот видите, шевалье…

Она замолчала, не решившись продолжить: «У вас было намерение здесь задержаться». Но Ландро, заметив ее замешательство, спросил:

— И что я должен видеть, мадемуазель? Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду?

— Нет, ничего. Мы живем в такой глуши.

Пока он ожидал обеда, она принесла ему поднос со сладостями, галетами и кувшинчик эльзасского вина. Наполнила его кружку так же, как тогда, когда она ухаживала за своим отцом. Черное платье делало ее фигуру тоньше, подчеркивало формы ее тела и придавало немного скорбный характер чертам ее чувственного лица. Шевалье кашлянул, прочищая горло, и отвернулся к окну.

— После такой дороги вы, наверное, проголодались, а я, вместо того, чтобы поспешить, развлекаюсь.

— Не беспокойтесь из-за меня.

— Но вы согласитесь отобедать вместе?

И она удалилась.

«Ландро, дьявол тебя побери, — сказал он себе, — беги отсюда, и побыстрее, хоть пешком, хоть как! Не оставайся здесь ни одной лишней минуты. Да или нет, ты знаешь себя? Она одна. На этот раз некому ее защитить. Тогда убирайся! Беги! Она принимает тебя как брата, а что тебе может прийти в голову? Такая девушка, как она, для твоей грязной натуры — это как овес для лошади, как кусок мяса для охотничьего пса. Ты ведь знаешь, что Виктория не шлюха. Ты всегда путал свои желания и реальность. Она не то, чем может показаться с первого взгляда… Возможно, возможно! Однако не совсем по-братски она меня принимает. Она меня ждала и как!.. Часовой, будь начеку! Ты засыпаешь! Следи за огнями вражеского лагеря. Теперь твои врага не пруссаки и не русские, а ты сам. Враг хочет тебя погубить, унизить в собственных глазах… Возможно, возможно! Держу пари, что Виктория не та, какой хочет казаться. Почтительная и сдержанная, с чистой душой и непреклонной волей, и при этом совсем не испытывает страха… Как знать! А если я попробую раскрыть правду, дознаться, что она есть на самом деле?»