Кавалер дю Ландро - [56]

Даже Форестьер, который стал комиссаром-генералом, упрекнул его в жестокости.

— Вы сами ее взрастили во мне, дорогой воспитатель, — ответил шевалье. — Или вы забыли мельницы в Бурнье? Я только прилежный ученик!

Старик опустил голову.

— Но ты в своей ярости, — сказал он, — дошел до того, что даже вырвал усы у ветерана.

— Он обозвал меня мерзавцем!

— Разве он знал, кем ты был?

— Дорогой наставник, я вас люблю, но плохого же вы мнения о наших общих друзьях. Ведь этот ветеран посчитал, что я один из них. Браво!

— Эта жестокость вредит нашему делу.

— Гораздо меньше, чем мяуканью наших салонных стратегов. Я поступаю как вы когда-то. За неимением лучшего, я навожу ужас на синих, попавшихся мне в руки.

— Они уже не те, что в девяносто четвертом.

— Я навсегда отобью у них охоту стать ими, в том числе и оплеухами.

— Но это кровь людей, Юбер!

— Я в ней по локти, дорогой воспитатель, русской, австрийской, прусской…

— На этот раз ты льешь французскую кровь.

— Никакой разницы. Один и тот же и цвет, и запах.

— То, что ты говоришь, чудовищно!

— Я уже однажды это слышал, но меня это не трогает. Если не можешь стать философом, приходится выполнять грязную работу, в том числе и палача.

Однажды ночью был схвачен человек, расклеивавший листовки, призывавшие вандейских солдат стрелять в своих офицеров. Военный совет приговорил его к смерти, и для исполнения приговора несчастного передали дю Ландро. «Казаки» привезли его в Парк-Субиз. Шевалье протянул ему лопату.

— Рой себе могилу, мерзавец, и быстро!

Несчастный послушно стал копать, и, когда яма стала достаточно глубокой, Ландро его остановил:

— На колени, синяя сволочь! Даю тебе пять минут, чтобы попросить Бога принять твою грязную душонку.

И этот дьявол во плоти показал приговоренному циферблат своих часов, блестевший в лунном свете. Затем пистолет изрыгнул огненный язык и пуля разнесла склоненную голову. Предатель упал лицом на дно могилы.

— Заройте его. Ему повезло: вороны его не сожрут.

— И волки не тронут, наш командир.

— Это точно.

Через некоторое время он присоединился к отрядам под командой Сапино для участия в совместных действиях, подготовленных штабом. Они закончились полным разгромом. Луи де Ла Рошжаклен был убит в сражении под Матсом. Его место занял Сапино. Но очередное поражение у Рошзервьера заставило мятежников начать переговоры с Ламарком. Перемирие было подписано 21 июня 1815 года. Но вскоре, побежденный под Ватерлоо, Наполеон вынужден был во второй раз отречься от престола.

— Куча мерзавцев, — бесновался шевалье, — они поспешили убраться восвояси! Но, так как они со мной не посоветовались, синие сволочи, я остаюсь в состоянии войны с «синими»!

Со своими тридцатью «казаками» и верным Десландом!.. И он продолжал нападать на отдельные отряды противника, громить немногочисленные посты, грабить и раздевать бонапартистов. Сапино лично приехал к нему и передал приказ успокоиться и прекратить военные действия. Он также написал письмо командующему войсками в этом регионе генералу Делажу. «Я требую от вас, — писал он, — прекратить всякое преследование господина дю Ландро и других наших руководителей. Всякое посягательство на их свободу будет рассматриваться как неповиновение, о котором я вынужден буду доложить королю». Но генерал Делаж был решительно настроен уничтожить дю Ландро и его банду. Положение оставалось таким угрожающим и неясным, что могли произойти самые непредвиденные события.

Когда над кронами деревьев показались остроконечные крыши строений Ублоньер, шевалье вздохнул:

— Даже тем несчастным, что остались под Ватерлоо, повезло больше, чем нам.

— Но, мой командир, мы ведь не потеряли ни одного человека.

— Да, я привел домой всех своих людей, женщины меня будут благодарить. Но те, под Ватерлоо…

— И что?

— Они умирали с надеждой!

«Наш папаша из Ганда»

В Вандее прошла раздача большого количества наград: многие получили кресты Святого Людовика, другим были пожалованы чины и должности. Не будем повторять вслед за многими историками неверное утверждение, что Бурбоны были неблагодарны по отношению к своим верным защитникам. Самые известные из руководителей Вандеи, сыновья и племянники генералов девяносто третьего, получили чины в королевской армии и были приняты в королевскую гвардию. Но интриги плелись и в окружении короля, и в парижских кабинетах. Были и несправедливо обиженные, вольно или невольно забытые при раздаче наград. Устав от сидения на месте, Ландро просил эполеты полковника в счет своих заслуг перед троном. Но, к сожалению, он включил в свой послужной список и службу в Почетной гвардии и две кампании: в Германии и во Франции. Конечно, он написал и о своих действиях в 1814 и 1815 годах в Вандее. Его прошение было составлено в такой форме, что больше походило на ультиматум. Не дождавшись ответа, он послал еще одно письмо, по настоятельной просьбе Форестьера, немного смягченное, и опять шевалье «удивлялся», что король до сих пор не вспомнил о нем. Вместо ответа ему вскоре прислали «клопа» — так бонапартисты прозвали орден Лилии.

— Черт возьми! — горячился шевалье. — Ни креста Святого Людовика, ни письма с благодарностью, ни приветственного слова! Клопа! Они раздают его направо и налево, всем подряд, рядовым ветеранам девяносто третьего, перебежавшим на нашу сторону бонапартистам, мяснику из медвежьего угла, если он посыпал говядину лилиями вместо петрушки. И мне, мне, который воевал с Траво до самого последнего момента! Вот как они меня ценят!