Катя, Катенька, Катрин - [41]

— Не надо, Катюшка! Не вспыхивай так сразу. И не затевай романтических историй с записочками!

Письмо на серой бумаге все еще предательски шуршало в Катином кармане.

— Записочки, бабуля? Кто тебе сказал?

Бабушка пожала плечами:

— Я тебя не допрашивала, так и ты меня не допрашивай.

— А хочешь видеть, что я делаю с этими, как ты сказала, романтическими записочками?

Катя была исполнена боевого задора. Она отворила дверцу плиты, и — пш! — листик серой почтовой бумаги вспыхнул от горячего пепла. Это был красивый, совсем крохотный огонек.

— Вот как, — сказала бабушка и откровенно рассмеялась. — Но ведь это письмо было не от Вашека Лоуды!

— Нет! — гневно ответила Катя. — А теперь я пойду объяснюсь с Верой.

Верасек была задета: как Катя может так думать? Она ни к кому не ходила и ничего не докладывала. И о чем ей докладывать? Катя может получать сколько угодно писем… но уж одно-то прочитать Вере она бы могла! Ведь вот когда она, Вера, получает письмо…

И в доказательство своих слов она выудила конверт с сибирским почтовым адресом.

— «Дорогая Верочка! — читала она вслух, сильно акцентируя и повышая голос в тех местах, где, по ее мнению, написано было особенно красиво или занимательно. — Я очень счастлива, что…»

— «…что ты так замечательно планируешь провести свои летние каникулы», — донесся откуда-то истошный крик Станды. — Караул, я больше не выдержу! В стопятидесятый раз слушать: «Дорогая Верочка!»

Довольный тем, что устроил переполох, Станда спокойно уставился в книгу с длинным научным названием.

У Кати и Веры сразу же прошла охота ссориться. Хватит с них противного Станды. Они взялись за руки и тайком, потихонечку, чтобы не наткнуться где-нибудь на Качека, пробрались через забор в ближнюю рощу.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу! — шепотом позвала Верасек и повела Катю в самую чащу, что была на краю березовой рощи.

Когда они вернулись, их губы и руки до локтей были измазаны душистым соком. Созрела малина.

Вечером все засыпали в палатках, полные радостных ощущений и усталости. Но Станда ворчал, он был недоволен и просил, чтобы впредь, когда девочки опять что-нибудь найдут, пусть никому ничего не говорят и съедят все сами.

В кладовой благоухали две огромные кринки малины, в комнате в вазе стоял букет полевых цветов, напоминавший всем: внимание, прошла первая половина каникул.

Кто будет печалиться о днях минувших? Лучше радоваться дням грядущим!

С невероятной быстротой приближалось начало Великого Пути. Стоило перевернуть несколько листков в календаре, и было ясно: оставалась неделя и еще два-три дня до начала знаменательного путешествия.

«Барвинок», сад и палатки — все жило в лихорадке приготовлений. «Брать с собой только самое необходимое!» — гласил приказ главнокомандующего, а им был дедушка.

— Самое необходимое! Есть, адмирал! — откозырял Енда и вскрикнул от боли: босым мореходам не так-то просто щелкать каблуками — вот и пятки заболели!

— Не называйте дедушку адмиралом, — напоминала бабушка скорее уже по привычке.

— Доктором нельзя, адмиралом тоже. Как же его называть? Филиппом? Точка — точка — тире — точка…

— Еничек, — сладким голосом проговорила бабушка, — известно ли тебе, что случается со злыми и невежливыми детьми?

— Приходит черт и делает им вот так: бу-бу-бу! — осклабился Станда и состроил испуганную физиономию.

Бабушка поднялась с места и заявила, что, в общем-то, все хороши, и доктор в том числе. С тем она и ушла.

— Бабуля, не называй дедушку доктором! — крикнул ей вслед Станда.

Им было хорошо. Они смеялись, работали и насвистывали песенки.

Катя была неотлучно с ними.

И никому не хотелось вспоминать, что всего лишь неделю назад она смотрела свысока и на палатки, и на их обитателей, и на приготовление к Великому Пути, сверху вниз из своей комнатки в мансарде; что в городок за покупками она ходила в шелестящем шелковом платье, как настоящая молодая дама.

Кто бы подумал, что этому длинноногому созданию в полинявших старых шортах, с веснушчатым носом, перемазанным сажей, еще недавно хотелось стать барышней с элегантным именем Катрин? Ее звали просто Катя, Кача, Качка, Катенька, Катюшка, и, что ни говори, она во всем знала толк. Станда, быть может, был более решительным и более сообразительным, но уж никак не более аккуратным. Он не задумываясь мог сунуть грязную ложку под тюфяк или в карман. Если он зажигал костер, после него уже невозможно было отыскать коробок со спичками. Когда Станда дежурил на кухне, все оставались голодными. А Верасек постоянно пребывала в расстроенных чувствах: «Посолила ли я суп? Да? Нет!» — и бросала в него вторую ложку соли, которую потом старалась выгрести обратно. «А яйцо сюда обязательно класть? Точно?» И для верности она бежала за советом к бабушке, а тем временем пригорала картошка. От волнения у нее постоянно горели лицо и глаза, а частенько и обед.

Так, никем не избранная и никем не назначенная, Катя стала командовать на кухне, как это было и в прошлом году. Помогали ей все по очереди, каждый в свое дежурство, но присматривала за всем, давала советы, выносила окончательное решение одна Катя.

— Кача, сколько мы с собой возьмем консервов? Не забудь чай и малиновый сироп!