Катя, Катенька, Катрин - [39]

— Ну… один мальчик. — Катя пыталась говорить абсолютно безразличным тоном.

— И что он пишет? — Верасек была так взволнована, словно письмо пришло ей.

— Глупости! — ответила Катя с превосходством взрослой девушки.

И действительно, она так думала. Письмо ее разочаровало, особенно когда с трудом она разобралась в малопонятной подписи — Зденек.

Зденек Вылетял писал ей и просил с ним встретиться. Да, именно он! А Катя не могла даже вспомнить, как он выглядит. Ему уже шестнадцать, как Вашеку. Он такого же роста, а может быть, немножко поменьше. Волосы у него темнее, чем у Вашека… Короче, думая о Зденеке, Катя все время вспоминала Вашека. Она смяла письмо и сунула его в карман.

— Он пишет глупости! — повторила она твердо и четко, а Верасек в недоумении покачала головой, как бы не понимая, как это в письме можно писать глупости.

— Девочки, а бабушка здесь? — Качек просунул голову в дверь.

Ему ответили, что бабушки нет, и он убежал. Но через минуту вернулся вместе с Ендой, Стандой и щенком.

— Катя, посмотри! Катя, посмотри, чему я его научил! — восклицал Енда и заставлял щенка служить.

Но тот не имел ни малейшего желания демонстрировать свое искусство и, увидев Катю, бросился к ней.

— Каштан, Каштан! — повторял Енда.

— Его зовут Дон! — строго сказала Катя.

— Нет, Каштан! — упрямо настаивал Енда на своем. — На Дона он не откликается.

— Его зовут Дон! — повторила Катя. — Ты сам мне говорил, что именно так его зовут. Всех щенят с первого приплода называют на «А», а с пятого — на «Д».

— Катя… Это Енда сделал специально для тебя, чтобы ты порадовалась, — горячим шепотом выдала Вера тайну. — Он учил его с самого утра!

— Его зовут Дон! — решительно не соглашалась Катя.

— Катя, послушай… — уговаривали ее.

Вера шептала, что Енда все готов для нее сделать: ведь она его спасла. Станда беспомощно пожимал плечами, а Качек спрашивал:

— Почему Катя сердится?

В конце концов Енда не сдержался:

— Наверное, потому, что она чокнулась! — И добавил, простучав азбукой Морзе две буквы — С. Г., что означало «совсем глупая».

А щенку было абсолютно безразлично, называли его Каштаном или Доном. Теперь уже никто не обращал на него внимания, и он занимался тем, чем хотел.

К несчастью, его обнаружила бабушка. Но было уже поздно, так как угол ковра был обгрызен и у него исчезла полоса бахромы.

— Давайте-ка все на улицу вместе с собакой! — рассердилась бабушка.

А дедушка, который вошел вместе с ней, добавил:

— И с Катей! Нечего ей тут лежать!

Вот так… с пластырем на брови, со смятым любовным письмом в кармане Катя оказалась в шумном, восторженном, кричащем и лающем клубке, выкатившемся из дома на улицу.

В главе одиннадцатой мы узнаем, как все должно было начаться

Катя переселилась в сад. Она снова жила в палатке с Верой, а Качеку пришлось перейти к мальчикам, как это было в прошлом году и как должно было быть в этом с первого же дня каникул. Верасек заявила об этом вслух, но и Катя и Вера думали об этом одинаково. Как же все случилось?

Да как-то так, само собой. Бабушка рассердилась за обгрызенный ковер и выгнала ребят с веранды вместе с собакой.

Костер перед палатками догорал, вода в котелке уныло булькала, и все изрядно проголодались. Кашеварил в тот день Станда. Он ничего не мог придумать. А что сообразить по-быстрому? От чая с бутербродами воротили нос: «Ты же нас заморишь!»

Кто-то предложил, чтобы Катя приготовила свое любимое блюдо. Это была чудесная еда, готовилась она быстро, и у Кати она получалась отлично. Катя нарезала большие ломти хлеба, а Вера помогла делать из них кубики. Пока хлеб обжаривался до хрустящей корочки на ароматном масле, Качека послали к бабушке за яичками. Обратно он возвращался очень осторожно, с полной плетенкой, необычайно гордый тем, что не разбил ни одного. Зато Катя разбила их все до одного о край сковороды — и блюдо было готово. Хрустело, отдавало дымком костра, но было его слишком мало. Енда старательно вычистил свою тарелку, потом сковородку и укоризненно посмотрел на сестру:

— Ты утратила всякое чувство меры. Надо готовить больше!

Вот так Кате дали понять, что ее снова считают своей. И этого оказалось достаточно. Кате было так хорошо, как еще никогда, легко и весело. Ей хотелось, чтобы эти минуты обеда на зеленой лужайке перед мирно потрескивающим огоньком никогда не кончались, чтобы не рвались нити искренней беседы и дружеских чувств, объединявших всех воедино. Ей хотелось, чтобы не было никаких вопросов и никаких объяснений.

Кончили есть, и теперь все мыли посуду под струей воды из насоса. Каждый свою тарелку и свой прибор. А повариха — еще сковороду и котелок. На веранде появился дедушка. Он поинтересовался, идет ли Катя обедать. Бабушка ждет. У Кати даже неприятно ёкнуло в груди. Вот оно, начинается! Но нет: все сочли дедушкины слова за остроумнейшую шутку и вместе с самыми сердечными приветами бабушке просили передать, что Катя переселилась из гостиницы «Барвинок» к ним в сад, в палатку.

Доктор с удовлетворением высоко поднял брови:

— Этого и следовало ожидать.

А за его спиной появилась бабушка и с нетерпением напомнила, что суп стынет, а время бежит.