“Катти Сарк”, несущая ветер - [4]

О чем они говорили? Господи! Об этом ли надо беседовать с хорошенькой женщиной! За таким ли столом сидеть! Но что поделаешь, если ты находишься на казённой службе, и она тоже явилась по служебной надобе?! Они говорили о зимовке лосей, о сенажной подкормке, о соли-лизунце и т. д. и т. п. Сергей сидел так, чтобы она лицезрела его правый полупрофиль - так он выглядел эффектнее. Она, однако, мало смотрела на него, чирикая в своём блокнотике. Надо было что- то предпринимать. Блуждающий взгляд Пакратова выловил из вороха бумаг на столе какой-то график. Тут его и осенило. Он извлёк график из-под спуда, следом нащупал какую-то таблицу. Запустил руку в другую кучу, отловив там диаграмму. Сейчас он чувствовал себя игроком, которому выпадали крупные козыри. Свод­ки, графики и таблицы понадобились для более тесного контакта. Не станешь же тыкать пальцем через стол, чтобы проследить кривую показателей или обратить внимание на итоговую цифру. Это, в конце концов, невежливо. Воспитанный че­ловек прежде выйдет из-за стола и только тогда покажет необходимые сведения, тактично склонившись к собеседнику.

Сергей не зря выставлял свои козыри. От гостьи пахло морозной свежестью, которая ещё не успела истаять в тепле, тонкими, едва уловимыми духами, а когда он склонился совсем близко - телесным ароматом. Он исходил от гладких волос, слегка открывающейся шеи и от совсем уж неведомых потаённых глубин.

Выставляя свои козырные графики, Сергей, скорее всего, нёс при этом какую- то околесицу. Как можно здраво рассуждать, когда голова твоя идёт кругом! По­чувствовала ли она его состояние, трудно сказать. Но тут в притворе опять возник длинный нос Фили.

- Послушайте, Ламка, - Сергей коснулся её плеча. - Сегодня здесь суетно. Хо­дят всякие подозрительные личности. - Это он бросил в лоб Филе, который тотчас же захлопнул дверь. - Давайте встретимся с вами в субботу. Здесь же...

Она стала подниматься, мягко освобождаясь из его полуобъятий.

- А вы... разве работаете? - в голосе её чувствовалась утаённая замедленность.

- Приду, - выдохнул он. - Специально ради...

Сергей шёл напрямую, как секач, завидевший цель. Секач вспомнился к сло­ву - они как раз оказались возле чучела кабана. Она на ходу коснулась клыков.

- Не смогу, - при этом покачала головой и взвесила на ладошке блокнотик. - Для интервьюшки хватит. А подробнее - в другой раз.

Всё произошло настолько стремительно - только что здесь сидела и вдруг - фьють! - точно и не было, - что до Пакратова не сразу и дошло. Ещё, казалось, мерцал в проёме дверей пучок туго скрученных на затылке волос, словно тайфунчик на меркнущем экране телевизора. Ещё витал летучий манящий запах. А уже, оказывается, и след простыл. Ну и ну! Или он что-то сморозил? Что-то лишнее сказал? Что-то не так сделал?

Потирая ладонью лоб, Сергей потоптался возле дуроломно застывшего кабана и вернулся за свой стол, вместо того чтобы кинуться следом...

И тут снова припёрся Филин. Ох и злость охватила Пакратова. «Ну что ты шляешься, дермист хренов, когда тебя не зовут!» Однако того, что вертелось на языке, он не выплеснул. Больше того, даже виду не подал.

- Филя, - так это доброжелательно осведомился Сергей, - у тебя нет родни на Кавказе?

Филин выпятил нижнюю губу, демонстрируя недоумение, отчего похож стал на сыча.

- У тебя грузинское имя, - пояснил Сергей.

- Это почему? - не чуя подвоха, выставился Филя.

- Грузин попал в коровью лепёшку, влип и кричит благим матом: «Я фи-лип, я фи-лип!» Так и появилось это гордое имя.

Филин вспыхнул, швырнул в Пакратова подвернувшейся под руку толстенной папкой - Сергей едва успел увернуться, прорычал свое нечленораздельное «ёшкарне». А славное имя Тур Хейердал в его устах обернулось тем, что в лингвисти­ческой среде называется ненормативной лексикой.

***

Она позвонила через четыре дня. Повод был деловой: уточнить имена, геогра­фические названия, кое-какие цифры. Один фрагмент зачитала. Г олос был буд­ничный, а в их случае, считай, официальный, но - ни повод, ни провод, который, соединяя, разъединял их, - ничто не могло сокрыть его свойства. Грудной, глу­бинный и одновременно легкий, стремительный, не голос - брызги шампанского. То-то у Пакратова опять голова пошла кругом.

- Так? - дочитав фразу, спросила она.

- Все так, Ламка...

Сергей вложил в эту фразу всю свою нежность и всю свою грусть. Однако через минуту, когда она положила трубку, известив, что интервьюшка пойдёт в послезавтрашнем номере, и при этом никак не отозвалась на его интонацию, грусть перетекла в досаду. Грусть - это когда что-то позади, а тут...

С годами, так Пакратову казалось, он научился определять женщин: вот с этой - запросто, а эта - ни при каких обстоятельствах. Здесь же была сплошная невня­тица. Вроде и манит - зачем тогда эти улыбки, эти влажные глаза, этот горловой трепет - и в то же время ускользает. Ему и в голову тогда не приходило, что это её естество, что такова у неё природа.

Несколько раз он порывался позвонить, поговорить, возможно, как-то форси­ровать события. Однако верхнее чутье подсказывало, что этого делать не следует. Пакратов рассуждал как охотник-промысловик. Потому что так себя чувствовал. Опыт промысловика, правда, был у него невелик. Однако в засидках и схоронах сиживал, терпения доставало. Иной раз часами приходилось выжидать, примани­вая добычу чучелками или посвистами. Это он обронил, сидя за шахматной пар­тией. Естественно, не упоминая предмет размышлений. Филя, однако, догадался. Вспорхнув на валик дивана, он зареготал: